Эдмунд какое-то время молчит, переводит взгляд на масляную картину его прадеда, у которого было пять сыновей...

Голос Эльвины выбивает его из раздумий:

— Мне показалось, что Римус сегодня слегка... другой. Знаешь, дорогой, я всегда замечала, как ты ненавязчиво испытывал его. Немножко там, немножко здесь. Ты рассчитывал, что его можно исправить, да?

Предсказуемая проницательность жены начинает утомлять Эдмунда. Он закрывает глаза, откидывается на троне:

— Да-а-а, была надежда, что из него выйдет хотя бы путный гвардеец. Он единокровный брат Эрмина, и они вроде неплохо ладили. Римус мог бы стать ему опорой и защитником. Но... это бессмысленно. Мальчишка не хочет расти.

Недолгая тишина. Тихий голос Эльвины:

— Сегодня он убедил самого капитана Торна открыть двери в тронный зал. Это заслуживает легкого внимания... Не понимаю, почему именно сегодня ты поступил с ним так жестоко?

Теперь она за него заступается? Эдмунд позволяет себе сухой смешок:

— А еще он заработал денег. Как простолюдин. Знаешь каким образом? Кейт тебе рассказала?

Эльвина качает головой:

— Она весь день с принцем Легданом. Мы с ней еще не встречались.

Эдмунд достает из внутреннего кармана пергамент с нарисованной полуобнаженной девушкой, передает супруге:

— Он рисовал это и продавал крестьянам.

Эльвина раскрывает пергамент и... отшвыривает его, словно обжегшись:

— Что... это...

Уголок губ Эдманда приподнимается. Он с удовольствием любуется редкими эмоциями тысячелетней жены:

— Ты сама видишь. Это наша Кейт. Я потребовал у Римуса доказать свои новые таланты, и он нарисовал её. Весьма недурно, кстати. Как думаешь, сколько таких листовок он успел продать? Я разузнал. Три десятка. Говорят, среди них была и ты, совокупляющаяся с...

— Остановись... Не говори мне этого, — голос Эльвины сквозит холодом.

Эдмунд не останавливается:

— Твои рисунки покупали за три золотых. Расходились, как горячая картошка в голодную эпоху. Надеюсь, теперь тебе понятно, почему я потерял терпение и вышвырнул его из Дома?

Эльвина не без труда берет мимику под контроль:

— Да, до... дорогой. А теперь... прошу меня простить, мне нужно успокоиться и привести себя в порядок.

Эдмунд доволен. Его жена тысячи лет играет в придворные игры, но сейчас поддалась эмоциям на простую человеческую шалость. Зато это избавит его от лишних вопросов и подозрений.

Эльвина грациозно разворачивается, молча уходит «приводить себя в порядок».

Когда тяжелые двери за ней закрывают, тень неподалеку шевелится. Эдмунд делает кивок и позади него материализуется высокая фигура в черном капюшоне. Это всё, что Эдмунд о нем знает. Никогда этот человек не показывался ему перед глазами и не давал себя рассмотреть.

— Что думаешь? — не оборачивая спрашивает Эдмунд.

Ему отвечает сухой и скрипучий голос. Кажется, что каждое слово дается с трудом:

— Вы были весьма убедительны и застали ее врасплох, воспользовавшись эльфийским высокомерием.

— Она правда поверила, что я выбросил Римуса из-за глупого художества?

— Да. Только в это она вам и поверила. Я не почувствовал неискренности. Разрешите задать вопрос?

Сегодня он что-то разговорчивый.

— Спрашивай.

— Вы же не вычеркнули Римуса из родовой книги?

Уголок губ Эдмунда слегка приподнимается:

— С чего ты это взял?

— Я всё еще чувствую его родовую печать. Но она другая. Я не могу понять, где он.

Эдмунд никак не выражает удивления на то, что чужак в состоянии чувствовать родовые печати Дома Галленов.