Николай пришел, когда я уже всерьез размышляла, не попытаться ли расцепить блоки. Так, чуть-чуть, чтобы в образовавшуюся щель просунуть руку и вытащить что-нибудь. А потом все аккуратно затянуть, словно ничего и не было. Останавливало только то, что я не была уверена, что Владимиру Викентьевичу удастся пришить мне руку на место в случае моей неудачи. Все-таки я ни разу не видела защитные плетения в действии. Вдруг там и пришивать будет нечего? Как-никак руки у меня только две и способностей к регенерации нет. Бояться-то я боялась, но все больше склонялась к тому, чтобы попробовать.

– Елизавета Дмитриевна, к вам пришел подпоручик Хомяков.

Сказано было вроде бы с уважением, но как-то так, что не оставалось ни малейших сомнений: в доме целителя из клана Рысьиных с неодобрением относятся к визитам представителей других кланов. Особенно таких представителей, которые любят размахивать на дуэлях саблями. И не просто размахивать, а всаживать их точно в противника. Интересно, долго еще Юрий проваляется в лечебнице в воспитательных целях?

– Спасибо, Анна, я сейчас спущусь.

Я встала от шкафа, перед которым сидела по-турецки уже около получаса, и удостоилась еще одного внимательного взгляда. Уверена, сегодня Владимиру Викентьевичу доложат о моем интересе к библиотечной мебели. Ну и пусть. Детские книжки я уже переросла, а на занятия в гимназии целитель мне сказал не ходить, написал справку о том, что у меня ярко выраженная нестабильность и он рекомендует отменить занятия до особого распоряжения. На самом деле, как мне кажется, он хотел, чтобы данные о моем истинном уровне остались внутри тесного круга: я, он и княгиня Рысьина. Возможно, что-то заподозрил Юрий, когда спрашивал, вижу ли я плетение от прослушки, но он, как мне кажется, болтать не будет.

В этот раз Николай обошелся без машины, и в синематограф мы пошли пешком. Подозреваю, не потому, что здание находилось недалеко, а потому, что Оленькиному брату хотелось пройтись со мной по улице под руку, не отвлекаясь на управление транспортом. Он с явным удовольствием отвечал на мои вопросы, касающиеся в этот раз городских развлечений. Выяснилось, что синематографов в городе несколько, а еще есть несколько театров, в которые не так просто попасть. Но я пока в театр и не стремилась.

Помещение для просмотра живых фотографий было обычной вытянутой комнатой. Полотняный экран висел на стене, противоположной входу, и его как раз служащий обливал из ведра.

– Зачем он это делает? – удивилась я.

– Изображение на мокрой ткани четче, – пояснил Николай.

Места у нас оказались во втором ряду. Насколько я поняла, это были одни из самых дорогих, хотя они не выглядели особо презентабельными. Слева от экрана стояло лакированное пианино, за которым сидел тапер, развлекающий ожидающих зрителей легкой веселой полькой.

Я с интересом изучала программу сегодняшнего сеанса. Тоненький листочек с витиеватой надписью поверху: «Обские грезы». Ниже был изображен медведь с киноаппаратом в лапах и шел текст самой программы:

«Стенька Разин»

(сильно захватывающая драма)

«Прибытие поезда»

(видовая)

«Любовь не знает преград»

(комическая)

«Цветение сакуры»

(видовая)

Зал постепенно заполнялся хорошо одетыми дамами и господами. Николай мимоходом бросил, что этот синематограф предназначен только для так называемой «чистой» публики, здесь нет стоячих мест, которые по цене доступны даже для самых бедных.