– Иди глянь, гадюка,какие бабы, – орал в ответ комбат, – иди глянь, сколько наших полегло! Ух, неприкажи Аграфена, я б тебя...

Потоптать потоптал-такикомбат обожженного, хотя и не убил.

Наконец кончиласьрубиловка. И всадники исчезли, видать, обратно откатились, и убитых ихпочему-то нет, стреляли-стреляли, рубили-рубили, а вот – нет. Но раздумыватьнекогда было, кончать надо было, приказ товарищ Аграфены – не шутка. Решилиодновременно и из пушек стрелять и штурмовать. Оно, правда, своих задеть можно,да что за беда, беда, если приказ товарищ Аграфены не выполнишь.

Силы ощутимо покидалиДронова. Он увидел, что опять пошли на штурм. Теперь именно пошли, уже почти побрюхо воды. Пошли радостно – теперь коннице делать нечего на такой-то воде,хоть сколько ее там за стенами – теперь не страшно. Ахнуло сзади разрывами,мимо Дронова просвистели осколки кирпичей и плюхнулись в болото. Вотразворотило ворота, с грохотом разлетелся большой купол Успенского собора, аего крест, кувыркаясь, полетел по огромной дуге за стену. На высшей точкеподъема он перестал кувыркаться и со свистом начал падать прямо на оравуштурмующих, которые уже плыли, а кое-где и плыть уже было тяжко – вязнутьначали. С криками, заметив опасность, группа штурмующих пыталась увернуться,однако поздно – гулко хлюпнув, накрыл их всех золотой огромный крест. А разрывыучащались. Все горело и дымилось. Сильно грохнуло сзади, Дронова толкнуло вспину и он полетел вниз. Больно ударился о воду и с трудом выплыл. Засасывающаягустота поднималась неотвратимо из недр, ноги уже опасно было опускать.Внутренне усмехнулся поручик этому "опасно" – ведь обрывок временивсего лишь остался... И тут увидал Дронов прямо перед собой яростнососредоточенную физиономию штурмующего. Скрепя зубами, матерясь, он лез изтрясины в жизнь и тянул руки к спасительному выступу в стене. Пальцы его былирастопыренными, напряженными, Дронову они показались когтями. Емупредставилось, как этот будет тянуть их потом к очередной Оле-маленькой или ещек кому-нибудь или чему-нибудь дорогому для Дронова. И как только представилось,захлестнула сразу разум волна воинственной ненависти, и он исступленно рванулсяк штурмующему. Мирная, успокоенная душа, тихо ждавшая вечности, была врасплохзастигнута нежданной волной, не успела остановить взметнувшейся к горлуутопающего руки. Сейчас голова утопающего будет вдавлена в воду, мелькнутвытаращенные глаза, хлюпнет – и все. И вдруг вместо вытаращенных на яростномгрязном лице он увидел те глаза, глаза чуда евангельского, говорящие: "Ктобез греха..." И сразу опомнился. Был у утопающего последний обрывок времени,последний шанс, нити живые еще держал Держащий и ждал, как всех ждет. И он,Дронов, не отнял этот шанс. Лег на спину, прошептал: "Господи,прости". Увидел, как взрывом оторвало громадный кусок стены и тот началпадать на него. Воззвал страшно: "Господи, прости!" – и в томгновение, что оставалось до низвержения на него плиты, закрывшей уже собойвесь мир, успел ощутить возврат мира и спокойствия в душу, ждущуюпредназначенной Замыслом вечности.

Полк выходил из клещей.Когда это стало совершенно ясно, Загряжский и за ним Безобразов поскакали насвоих конях назад по знакомой дороге, как ни удерживали их все в штабе. Выехавиз Большого бора, они остановились. Перед ними расстилалось бескрайнее море–болото, накрытое шапкой бледно-зеленых испарений. И больше ничего. А по другуюсторону, на краю опустевшей деревни, стояла товарищ Аграфена и так же молчавзирала на мертвый покой Глубь-трясины.