‑ Теперь я могу пойти домой?

‑ Нет. Тебе девятнадцать. Иными словами, тебя можно привлечь к уголовной ответственности. Ты совершила тяжкое преступление. И останешься под следствием.

‑ Что это значит?

‑ Будешь сидеть за решеткой.

‑ Почему?

Валландер посмотрел на Лётберга. Потом встал:

‑ Думаю, адвокат тебе объяснит.

Валландер вышел из комнаты. Чувствовал он себя паршиво. Соня Хёкберг не притворялась. Она вправду была совершенно невозмутима. Он зашел к Мартинссону, тот разговаривал по телефону, но жестом указал на посетительское кресло. Валландер сел и стал ждать. Ему вдруг захотелось курить. Такое случалось редко, однако встреча с Соней Хёкберг здорово его вымотала.

Мартинссон закончил свой разговор:

‑ Ну как?

‑ Она все признаёт. И совершенно хладнокровна.

‑ Точь‑в‑точь как Эва Перссон. А ведь той всего‑навсего четырнадцать.

Валландер взглянул на Мартинссона едва ли не умоляюще:

‑ Что вообще происходит?

‑ Не знаю.

Комиссар заметил, что Мартинссон злится.

‑ Черт побери, две молоденькие девчонки!

‑ Да. И похоже, они ничуть не раскаиваются.

Оба замолчали. На миг Валландер почувствовал себя совершенно опустошенным. В конце концов Мартинссон нарушил тягостную тишину:

‑ Теперь тебе понятно, почему я так часто думаю об уходе из полиции?

Валландер снова ожил:

‑ А тебе самому понятно, почему так важно не делать этого? ‑ Он встал, подошел к окну. ‑ Как Лундберг?

‑ Без изменений. Состояние критическое.

‑ Мы должны разобраться в этой истории. Независимо от того, выживет он или умрет. Напали они на него из‑за денег, которые требовались им для какой‑то определенной цели. А может быть, дело вообще совсем не в этом.

‑ В чем же тогда?

‑ Не знаю. Просто у меня такое ощущение, что тут все куда глубже. Но пока не могу сказать ничего конкретного.

‑ Все ж таки, скорей всего, они просто малость захмелели, а? И решили раздобыть деньжат. Не думая о последствиях.

‑ Почему ты так думаешь?

‑ В любом случае я уверен, что деньги им были нужны не «в общих чертах».

Валландер кивнул:

‑ Возможно, ты прав. Я и сам рассуждал так же. Но мне хочется знать, на что им требовались деньги. Завтра поговорю с Эвой Перссон. С родителями. Ни у той, ни у другой парня не было?

‑ Эва Перссон сказала, что у нее есть парень.

‑ Но не Хёкберг?

‑ Нет.

‑ По‑моему, она врет. Есть у нее парень. И надо его разыскать.

Мартинссон записал.

‑ Кто этим займется? Ты или я?

‑ Я, ‑ не раздумывая, сказал Валландер. ‑ Хочу понять, что творится в этой стране.

‑ Мне же легче.

‑ Рано радуешься. Всем придется попотеть ‑ и тебе, и Ханссону, и Анн‑Бритт. Необходимо разобраться в подоплеке этого преступления, то бишь покушения на убийство. Или убийства, если Лундберг умрет.

Мартинссон показал на горы бумаг у себя на столе.

‑ Понятия не имею, как я разгребу эти завалы. Тут есть дела, начатые еще два года назад. Иногда просто руки чешутся отослать все стокгольмскому начальству: пускай объяснят, как с этим справиться.

‑ Они объявят это нытьем и скверным планированием. И что касается планирования, я отчасти могу согласиться.

Мартинссон кивнул:

‑ Иной раз пожалуешься ‑ и сразу вроде как полегчает.

‑ Знаю. Со мной та же история. Уж и не помню, когда мы успевали делать все, что нужно. Теперь приходится выбирать самое важное. Надо поговорить об этом с Лизой.

Валландер был уже в дверях, когда Мартинссон остановил его:

‑ Знаешь, вчера вечером, перед сном, мне кое‑что пришло в голову. Ты давно был на учебных стрельбах?

Валландер задумался:

‑ Года два назад.