Ветер доносил до слуха генерала слова надоевшей за эти дни жарких боев в Сталинграде русской песни, которую надрывно пели подвыпившие немецкие солдаты:

Песня раздражала Мильдера. Ему казалось, что его подчиненные издеваются над ним, изводя его день и ночь этим до оскомины надоевшим ему напевом.

Мильдер покинул свое отвратительное убежище. Но тут совсем близко затрещали автоматные очереди. К его ногам упал убитый часовой. Генерал пригнулся в щели. Через его голову прыгали солдаты из охраны штаба, открывая ответный огонь по русским автоматчикам. «Как они прорвались к штабу? — подумал генерал. — Так и недолго попасть в плен. И все виноват Кранцбюллер… Конечно, охрана штаба организована из рук вон плохо». К нему в щель спрыгнул лейтенант Рудольф Вельтэ — его новый адъютант.

— Господин генерал, сюда просочились русские разведчики. Вернемтесь на командный пункт.

Мильдер поморщился.

— Но там невозможно дышать… От этого зловония у меня разламывается на части голова.

Однако близкие автоматные очереди и падающие убитые солдаты подействовали, и Мильдер вынужден был вернуться на проклинаемый им командный пункт. Когда они вошли, то увидели, что на шинели генерала сидела мокрая черная крыса и жрала оставленный им в кармане бутерброд.

В глазах у Мильдера зарябило. Он сплюнул и схватил трубку. Крыса шмыгнула в темный угол.

— Кранцбюллера! Нет? А где он?

Генерал бросил трубку.

— Идиот! Сам ходит ищет место для командного пункта. А что делает начальник связи? Лейтенант Вельтэ, разыщите и приведите мне подполковника Кранцбюллера. Да… Передайте, чтобы он довел до солдат мой приказ. Я запрещаю петь солдатам русскую песню о Волге.

Адъютант бросился выполнять приказание. Мрачные мысли одолевали генерала. Наверху гремел бой, дрожала земля. «Ну, а что, если в эту яму — прямое попадание снаряда или мины?» Он, боевой, заслуженный генерал, прусский аристократ, сидит в помойной яме в Сталинграде. Неподалеку разорвался снаряд, затрещали доски. Мильдер, не помня себя, выскочил наружу и упал на дно хода сообщения вниз лицом.

«Еще бы чуть ближе, и… гибель». По телу поползли холодные мурашки. Умереть, когда он со своим корпусом первым ворвался в Сталинград, крайне нелепо. Чутье подсказывало ему: «Надо быть осторожней». Он услышал близко разговор. Возле него стояли Кранцбюллер и Вельтэ.

Мильдер поднялся, отряхнул мундир и так взглянул на Кранцбюллера, что у того все оборвалось внутри, слова застряли в горле, и он заговорил хриплым голосом:

— Господин генерал, найдено блестящее помещение… В подвале многоэтажного дома…

— Ну и вы до сих пор раздумываете? Ждете моих указаний, господин подполковник?

— Нет, господин генерал, но там в подвале прячется местное население…

— Кто такие?

— Женщины с детьми, старики…

— И вы не знаете, что вам делать?

— Знаю, господин генерал. Мы выбросили их оттуда.

— Ну так что дальше? Почему вы медлите с оборудованием моего командного пункта?

— Я отдал распоряжение. Его уже оборудуют. Через час вы можете его занять. Но в одном из отсеков подвала лежит больная женщина с двумя детьми.

— Какие это еще больные на моем командном пункте?

— Мы требовали, угрожали, но она наотрез отказалась подчиниться коменданту командного пункта.

— Стыдно, господин подполковник… В сталинградском аду гибнут тысячи лучших сынов великой Германии — цвет нашей армии.