Бойцы первого батальона в белых полушубках густо облепили танки. Лица их сияли радостно. На одном из танков запели песню, придумав на ходу немудреные слова на старый армейский мотив: «Разгромили мы фашистов и румынских воевод, и до Волги, к Сталинграду, мы пойдем сейчас в поход».
— Ишь ты, какие скорые! — стоя рядом с Мироновым, ворчал Каменков.
— Ничего, ничего, — сказал, улыбаясь, Миронов. — Песня — это от радости. С песней, Кузьма Ерофеевич, врага бить сподручней. Смотри, рвутся люди в бой!
— Оно-то так, товарищ майор, — разглаживал он пожелтевшие, обкуренные усы. — Это я к чему? В нашем военном деле порядок должен быть. Теперь каждый, как конь, норовист. С горы куда легче бежать. Как бы не услыхали проклятые вражьи уши, куда планы наши идут. Не хотелось бы оглобли поворачивать, коль пошли мы на рысях вперед.
Миронов глядел на него, улыбаясь.
— Порядок, Кузьма Ерофеевич, никому не мешал. А что о планах узнают, беспокоишься зря. Теперь уже поздно. Не остановить нас.
Каменков соглашающе кивал головой. Он увидел, что Миронов машет рукой шоферу Васе Сучку.
— А куда мне, товарищ майор, с моими рысаками?
— Тебе, Кузьма Ерофеевич, за нами не поспеть. — Он похлопал его по плечу. — Трогай помаленьку со вторым батальоном. Потребуешься — дам знать.
Каменков поглядел грустными глазами на Миронова, на подъезжающий «виллис». И когда Сучок, улыбаясь, подмигнул ему, отвернулся, сплюнул и, подняв воротник полушубка, сутулясь, побрел к стоящим в ложбинке оседланным лошадям.
Миронов увидел молчаливую стычку двух старых соперников.
Сучок торжествовал. Каменков был явно обижен тем, что Миронов предпочел машину коням. (О них Ерофеевич говорил всем в полку, что и во всей кавалерии таких не сыщешь). Ему стало от души жаль старика.
Он крикнул вслед уходившему Каменкову:
— Кузьма Ерофеевич, будьте в полной боевой готовности. Сами знаете, у Васи частенько мотор барахлит. Дело не очень надежное. Думаю, вечером увидимся. Видишь, машина-то у нас одноглазая!
Сучок сразу помрачнел, бросил косой взгляд на Миронова.
— С чего это вы, товарищ майор? Опять припомнили, что позабыл бензину в запас взять? Подумали? Я же повинился перед вами. А что фара, так не я ее бил. Осколком вышибло.
Он пожал плечами, сел, откинув голову, точно проглотил аршин, пристыл руками к баранке. Миронов видел, что проборка Сучка за нерадивую службу пошла ему на пользу. Сзади «виллиса» висели прикрученные ремнями и проволокой несколько канистр с бензином. Миронов усмехнулся, садясь в машину,
— Давай трогай, Василий! В пути разберемся, что к чему.
Сучок все так же сидел с обиженным и независимым видом. Он повернул ключ и нажал на акселератор. Мотор фыркнул, чихнул несколько раз и заглох. Васю будто подбросило на пружинах. Он ударился головой о поперечную подпорку тента, открыл дверцу, кубарем вывалился наружу и бросился открывать капот.
Каменков обернулся и, качая головой, крикнул ему, широко улыбаясь:
— Слезай, приехали! Что, Василий Ардальоныч, опять искра в баллон ушла? На твоем примусе только молоко возить сподручно. Не расплескаешь, — И побежал трусцой. Проворно взобрался на своего коня, проехал мимо с гордой осанкой, подкручивая усы.
— Погоди маленько со своей колымагой! Я тебе зараз в подкрепление тягач подошлю!
Сучок, красный, потный, торопливо крутил рукоятку, бросая злые взгляды то на Каменкова, то на подведшую его машину. |