— Тише, тише, Михаил! Слышишь! Мне-то известно, не обидел тебя бог силенкой. Горько мне, Михаил!

     — А мне что, — перебил он,-задыхаясь, — сл-ад. — Она зажала ему рот ладошкой.

     — Вопросы  еще  будут? Только  давай  все  сразу. Я  готова  ответить. — Она  отняла  руку  ото  рта.

     Канашов поглядел в ее черные, будто омут, бездонные, с золотой искринкой глаза. Снова в который раз увидел, как чуть косил от контузии левый глаз. Оглядел ее, придирчиво еще раз. «Как она похудела. Но стала стройней, будто девушка. И только в волосах, у висков, пробивается редкая изморозь. Вот как ее потрепала жизнь». И он, взяв ее лицо в широкие ладони, помотал головой.

     — Вопросов не будет. Но есть предложение. Вернее, их несколько. Можно?

     Она обняла его за плечи, согласно кивнула головой.

     — Первое. Теперь, Нина, навсегда, и только вместе. — Он взял ее руку и, сжимая, снова повторил, как клятву: — Навсегда вместе. Как ты?

     Аленцова смотрела на него доверчивым, понимающим взглядом. Глаза ее излучали тот слабый свет, который бывает у очень счастливых людей. Она потянулась к нему жадными губами. И вдруг заплакала.

     — Что с тобой, Нинуся? Что, дорогая моя женушка?

     И тут Аленцова заплакала навзрыд. Плечи ее вздрагивали, и вся она дрожала, будто от холода.  

     Канашов растерялся, не зная, что подумать. Может, он чем-либо ее обидел? Он обнял ее, прижимая к груди, гладил по голове.

     — Это я, Михаил! Это я, ты пойми!

     — Понимаю. Понимаю, Нина!

     — Но ты не обидишься? — Она взглянула ему в глаза. — Мы с тобой всегда, сколько знали друг друга, говорили только правду. Я счастлива, но не могу скрыть от тебя.

     — Ты любишь другого?

     — Нет, нет. Что ты!

     — Ты ожидаешь ребенка?

     Она грустно улыбнулась.

     — Нет, милый, нет. Может, и будет он у нас, — сказала она задумчиво. — Понимаешь, вот что-то, ты не сердись, Миша, что-то говорит мне. Не будем мы вместе.

     Канашов рассмеялся, обнял ее снова.

     — А-а, как же, помню, помню! Ты мне писала: «не судьба». Так, что ли? — Она закивала в ответ. — Да брось, Нинуся, все это чепуха. Мы же вот вместе с тобой. И судьба наша, верю, теперь в наших руках. Так? — Она крепче прижалась щекой к его плечу. — Теперь мое предложение. Давай сфотографируемся вместе. Признаться, давно хочу. Но. — Он взял трубку. — Коржиков? Аппарат с пленкой? Заряди и мигом ко мне! Побыстрее! А то здесь есть опасение, кое-кто раздумает, пока ты соберешься.

     — А вот и не раздумаю, тебе назло! Михаил, ты снова вредничаешь?

     — Чтобы наше хорошее с тобой вспомнить. Ты же вредничала. А почему нельзя мне?

     — Разрешаю, разрешаю! Постоянно вредничай. Может, скорее я пойму, какой во мне черт сидит и подмывает на эту вредность.

     — Разрешите, товарищ генерал? — быстро вошел запыхавшийся адъютант. Он был маленького роста, будто мальчишка, этот молодой лейтенант.

     Канашов спросил его:

     — Что случилось? Докладывайте побыстрее!

     И тут же с фотоаппаратом появился Коржиков.