Канашов спросил его:

     — Что случилось? Докладывайте побыстрее!

     И тут же с фотоаппаратом появился Коржиков. Канашов сделал ему жест рукой.

      Одну минутку. Докладывай, товарищ Чубенко.

     — Товарищ генерал, во фланг корпуса нанесла удар немецкая танковая дивизия.

Канашов быстро достал карту из полевой сумки, развернул, кинул на стол.

     — Танковая дивизия? Откуда она взялась? Ладно, где? Давай, если знаешь, показывай!

     Лейтенант шарил беспомощно глазами по карте. От волнения он потерял ориентировку.

     — Ну вот, кажется, здесь, — ткнул он пальцем. — Вот тут штаб корпуса. Здесь бригада Чураева. А вот тут Крамара.

     — Значит, немцы нанесли удар по нашему штабу и чураевской бригаде.

     Канашов резко поднялся из-за стола, взглянул на Аленцову. Лицо его было суровым и решительным, как и всегда в минуту опасности.

     — Где начальник штаба корпуса?

     — Тяжело ранен. Его только что привезли в медсанбат из бригады Чураева. Он мне рассказал, что случилось в бригаде, и просил передать вам.

     Канашов ударил кулаком по столу так, что все, что находилось на нем, очутилось на полу.

     — Самоуспокоились? «Ура! Победа!» На вот, выкуси, — показал он кому-то кукиш. — Приказывал иметь надежное охранение и передовой отряд. И прежде всего разведку, разведку, разведку! Вот бестолочи. Доложите, куда нанесли удар немцы бригаде.

     — С тыла и правого фланга.

     — Вот, вот. Ну ты подумай, Нинуся, что за беспечные люди! Чуть небольшой успех, и у них голова кружится, слепнут они и глохнут. Забывают, что мы с немцами воюем. Неужели годы войны ничему не научили? Прорвали удачно, и некоторые думали— дорога скатертью. Ан нет, олухи, шалишь! Развесили уши, а тут как тут и долбанули. Да, знакомьтесь, товарищи. Моя жена, Нина Александровна Аленцова. Прошу жаловать, а любить сам буду. — Присутствующие улыбнулись. — Только решил побыть с ней часок по-человечески за столько месяцев разлуки, и на тебе — сюрприз от немцев. Ну ты нас, Коржиков, все же запечатли для семейной истории!

     Они стали рядом. Он обнял ее за плечи и чуть наклонил голову, спрашивая: «Так, ничего?»

     — Хорошо, товарищ генерал! Только улыбка требуется. А то оба сердиты вы больно.

     — Не на нее сердит, а на некоторых дураков. Да и на немцев крепко злой. А целоваться нам, при всех не положено.

     Коржиков, улыбаясь, щелкнул.

     — Я пойду, Нина. Давай прощаться!

     — Миша! — Она обняла его.

     — Что ты?

     — Не горячись, Миша! Спокойней! Ты сильный, ты все можешь. И тогда все будет хорошо. — Аленцова поглядела ему в глаза умоляюще.

     — Хорошо, хорошо, НинаI Чубенко, немедленно группу управления ко мне! Выполняйте!

     — Есть, товарищ генерал! — Чубенко ушел.

     Кана шов сложил карту в полевую сумку. «Надо прощаться».

     — Подожди, Миша, прошу тебя! Не иди! Еще подожди минутку! Давай присядем. Ты такой, лица на тебе нет. Успокойся, родной! Ты же можешь. Я знаю. — Она стала гладить его по лицу, волосам, прильнула к щеке, обнимая.