Теперь они были заложены мешками с песком. Верхние этажи были разрушены, и внутри дом, до верхнего этажа, сгорел. Уцелела только каменная лестница. Она вела на чердак. С высоты третьего этажа хорошо просматривалась прилегающая площадь. Напротив находились руины театра, а прямо на восток между развалинами блестела лента Волги.

     Штаб 6-й армии расположился в районе действия 71-й пехотной дивизии. Ею командовал генерал Роске. Дивизия имела хорошо оборудованные позиции, отапливаемые убежища и даже достаточно продуктов. Осмотр Адамом был прерван присланным от Паулюса офицером связи. Когда Адам вошел к командующему, тот сидел, охватив голову руками.

     — Адам, вы можете мне объяснить, что это значит? Ко мне поступили сведения из бывшей городской тюрьмы. Там находятся наши генералы, оставшиеся без войск: фон Зайдлиц, Пфеффер, Шлёммер, Дебуа, Лейзер, Элер фон Даниэльс и полковники Штейдле и Болье. Они собираются капитулировать. И хуже того, мне доложил недавно Шмидт. Он говорил только что с командиром 14-го танкового корпуса. Он также намерен капитулировать. Боеприпасы на исходе.

     — Что же вы ответили им, господин генерал-полковник?— спросил Адам, пристально взглянув на Паулюса.

     — Я еще раз напомнил генералам о приказе Гитлера. Важен каждый день, каждый час, которые позволяют сковывать крупные силы противника.

     — Вы действительно верите, господин генерал-полковник, что русские продолжают держать в районе города все те же армии, которые сражались здесь в конце ноября? Ведь размер котла значительно сократился. Чтобы нанести нам смертельный удар, достаточно небольшой части прежних войск. Русское командование хорошо знает о нашем положении. Оно не хочет жертвовать ни одним человеком.

     — Да-а-а, вы правы, Адам. Русские отвели часть своих сил. И все же у них здесь еще немало войск. Я был в подвале тюрьмы, где укрываются генералы-капитулянты.

     — И вы рисковали жизнью ради этого?

     — А что же делать в моем положении, Адам? Вы знаете, что они мне заявили? «Гитлер — преступник!» А кто-то из них, когда я уходил, бросил вслед: «Как обманывали нас, так обманут немецкий народ. Ни газеты, ни радио не расскажут об ужасах, которые мы переживаем. Геббельс постарается изобразить нашу гибель как героический подвиг».

     Адаму казалось, что командующий подсознательно разделял эту точку зрения. Трагедию, постигшую армию, постараются скрыть от народа. Но, зная, что это так, Паулюс продолжал слепо повиноваться. Во время беседы между ними офицер связи принес радиограмму главного командования сухопутных сил. В ней говорилось: «Если котел будет разрезан, каждая часть его будет подчинена лично Гитлеру». Надвигались сумерки. Паулюс вызвал своего адъютанта Циммермана.

     — Адам, я иду к Шмидту. Прошу вас до моего возвращения уточнить сводку о потерях.

     Полковник Адам, оставшись один, долго вышагивал в тяжелом раздумье. Вскоре он вызвал офицеров связи и поставил задачу доставить донесения о потерях из дивизий ему лично.

     С улицы доносился гул боя. Он прилег на топчан, устало закрыл глаза, вздремнул.

     — Господин полковник! — Адам очнулся. Перед ним стоял офицер связи. — Донесение от 76-й пехотной дивизии.

     Адам взял листок бумаги, пробежал его глазами. Ничего конкретного. «Дивизия понесла весьма тяжелые потери». Потом, спустя еще час, на стол ложились новые и новые донесения: «44-я пехотная дивизия разгромлена окончательно», «371-я, 305-я и 376-я пехотные дивизии истреблены», «3-я моторизованная дивизия ведет сдерживающие бои, располагая слабыми группами сопротивления», «С 29-й моторизованной дивизией связи нет».