Лиза было уселась на ступеньке вагончика, но наступившая после ухода рабочих тишина теперь ей казалась тягостной.

«Пойти разве на полотно? — подумала Лиза. — Давне не была. Посмотреть, как работают».

Она закрыла дверь вагончика на замок и тихо побрела вдоль линии рельсов. Ее обогнал паровоз, толкавший перед собой десяток платформ, груженных балластом, и остановился в глубокой выемке. Лиза прошла мимо него. Весь лоснящийся от мазута, машинист крикнул из окна будки:

Эх, денек какой разгорается!

Хороший денек! — весело откликнулась Лиза.

Две блестящие полосы металла выбегали из глубокой выемки и, сделав поворот, вливались в другую, меньшую. Между ними, по откосам насыпи, чернели разбросанные шпалы, на рельсах стояла пустая вагонетка. Лиза мино вала и вторую выемку, ее дальнюю кромку и уселась на высоко срезанном пеньке.

Отсюда хорошо была видна дорога и на запад и на восток. К западу это была ровная дугообразная насыпь. В оврагах она расходилась широким конусом, в выемку вползала тонкая, легкая. Пестрели свежевыкрашенные указатели подъемов с набитыми на верхушках двухцветными табличками: правая сторона белая, левая. — черная. На старом месте по-прежнему дымил паровоз. Его не было «видно, только серое облако крутилось над лесом.

К востоку, неподалеку за выемкой, где сидела Лиза, ровная линия обрывалась. Здесь царил рабочий беспорядок. Грудами валялись шпалы; вкривь и вкось на насыпи лежали рельсы. Под откосами торчали полузасыпанные песком разбитые носилки. Рабочие шили путь. Широко размахиваясь и акая при ударе, забивали в шпалы костыли. Другие выравнивали верхний профиль пути, укладывали шпалы. Еще часть рабочих копала кювет.

К Лизе легко доносился их разговор, она видела их, узнавала знакомых.

Ребята, — выбрасывая из кювета лопатой песок, рассказывал Кондрат, — слыхали? Никифору в палатку запрещенную книжку кто-то вчера подбросил. И как получилось? Один он был в палатке, вышел по надобности, вернулся — на постели книжка. Выбежал сразу наружу — вокруг уж нет ни души. Вот история!

А чего история! — отозвался, втыкая лопату в землю, молодой парень. — Со мной интереснее было. Пошли мы вчера вечерком с Данилой в лесок, сороковку на вольном воздухе выпить. Этот старик Федос с нами увязался. Сидим, выпиваем, вонючей селедкой — чтоб ей провалиться! — закусываем. И чего хорошо я запомнил: уходя из палатки, в кисет табаку досыпал, кисет в пиджачишко сунул, в карман. Это к тому говорю, — пояснил он, — что знаю твердо: кроме кисета, в кармане ничего у меня не было. Ну вот, сидим, выпиваем. Вася к нам подошел. Я еще посмеялся: «Тебя, говорю, Вася, бутылка, должно, как магнитом притягивает. Ушли мы тихонько, а ты нас отыскал». Он тоже посмеялся. А потом полез я в карман за кисетом, закурить, — там листовка.

Брось врать-то, Левушка, — сказал Кондрат, а сам в усы улыбнулся.

Рассказчика тесно обступили рабочие.

Ей-богу, правда! — заверил парень. — Я, братцы, так и остолбенел. Ну откуда? Не подходил ко мне никто. Федос разве только. Спрашиваю: «Не ты, деда?» Он меня так перекрестил! Ясно, не он. Тут Вася полез в карман к себе. И у него то же!..

Вот язви тебя! — восхищенно выкрикнул из круга один рабочий. — Молодцы! Кто это только?

Глядим с Васей друг на друга, руками разводим, а оба в грамоте сильны, как телята в пляске.

Так и не прочли, что в листовках было написано? Эх!..

Кой-как разобрались. Упарились оба, пока прочитали… Данила еще помогал.

Лиза слушала разговор, улыбалась: ой, конечно же Васиных рук это дело! Ловко он их разыграл.