– Простите, что?

Надо же, психолог обращается к нему по имени! Брюс уже успел понять его стратегию. Чем менее он доволен, тем более любезен. Контроль над эмоциями, контроль над другими людьми. Сейчас они с Саньяком очутились с глазу на глаз в коридоре, покрытом линолеумом. Бежать некуда.

– Простите, Саньяк. Надо было вам позвонить, но в последние дни все так ускорилось.

– Да, я был бы рад вашему звонку. Будь у меня время для анализа, я смог бы подготовить план сегодняшнего совещания.

– По‑моему, вы были хороши, как всегда.

Психолог прижал пальцы к губам, как человек, борющийся с неприятной, но поддающейся разрешению проблемой.

– Я знаю, что вы не одобряете мое вторжение на вашу территорию. Знаю, понимаете? Но рассматривайте меня как профессионала. Вроде вас самого, Алекс. Просто в моей работе я смотрю на вещи немного по‑другому.

– Я рассматриваю вас как выдающегося профессионала, не волнуйтесь.

– Вот и славно. Потому теперь Вокс, как и все во Франции, знает, что имеет дело с командой настоящих мужчин. Полицейские, психологи. Чем больше он будет уверен в том, что имеет дело с единой командой, тем лучше. Что скажете, Алекс?

– Я не имею ничего против.

– Вы знаете, что с самого начала Вокс разговаривает с нами. В этом заключен парадокс похитителя голосов.

Брюс улыбнулся и закурил, не предложив сигарету Саньяку. Почувствовал чей‑то взгляд и повернулся. Мартина Левин вела вежливую беседу с Дельмоном. Хочет поговорить с ним наедине. Это нормально.

– Он пошел по спиральному пути, он использует один и тот же modus operandi , но создает варианты сценария, которыми как бы окликает нас. Вы навели меня на эту мысль, рассказав о карточке, о букете. Вокс говорит с нами через вас. Он говорит с представителями правоохранительных органов и закона, который сам же преступает. Он хочет, чтобы мы осознали его ярость. Знаете, почему?

– Потому что чувствует себя одиноким, – ответил Брюс немного наугад, бросая взгляд в сторону Левин.

Она улыбнулась ему, не прекращая разговора с Дельмоном.

– Можно сказать и так. В глубине души он хочет снова вернуться в лоно общества. Он пытается выйти из хаоса, в который его загнали, когда он был ребенком. Не мне вам рассказывать, что серийные убийцы в детстве часто оказывались жертвами сексуального насилия или свидетелями сексуальных сцен, в которых сочетались жестокость и страдание. Невыносимая обстановка в семье. И перенос образа. В образе жертвы они пытаются свести счеты с плохой матерью или с плохим отцом. Каждое убийство приносит лишь временное удовлетворение. Новое тело, добавляющееся к уже имеющимся, никогда не является телом того человека, которого они действительно хотели убить. Их истинная цель остается недостижимой, а их ярость все возрастает.

– Безусловно.

– Так вот, для убийц такого рода крайним проявлением может быть убийство матери или отца. После этого они сдаются, даже если не испытьшают ни чувства вины, ни угрызений совести. И вот тут‑то мы и вступаем в игру. В тот промежуток времени, когда убийца хочет говорить. Ведь Вокс послал цветы и карточку не Изабель Кастро. Он послал их нам.

– Нам?

– Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду, Алекс. Нам, блоку, о который его призывают разбить свою ярость. Что же касается Мартины Левин, она – наш маленький посредник. Она символизирует голос, женщину, мать.

– Мать. Ну да, конечно.

Брюс мог бы ему сказать, что уже немало думал на сей счет и пришел к выводу, что Вокс нападал не просто на женщину или на мать, а на некое более высокое понятие. Может быть, на удачную семейную жизнь. Или на саму идею счастья. Но зачем? Фабрика по производству теорий– это сам Саньяк.