– Злая мать, мачеха, обладающая голосом, – продолжал психолог. – Прекрасным голосом, произносившим ужасные вещи. Непобедимая мишень. И Вокс хочет говорить с ней.

– Ну да, поболтать! Кстати, Саньяк, по‑моему, капитан Левин хотела бы перемолвиться со мной парой слов.

– Я пришел к вам безоружным, Алекс. Уверяю вас. И не думаю, что в сложившейся ситуации ваша враждебность может принести пользу.

– Враждебность?

– Я ее ощущаю. Вам не кажется, что нам следует подняться над этим, чтобы добиться большего эффекта?

– Самооанализ – это роскошь. Я себе таких вопросов не задаю, Саньяк.

– А надо бы.

– Когда будет минутка. Извините.

Вблизи она выглядела и пахла как нормальная здоровая девушка. Белые зубы, матовая кожа, гибкое тело спортсменки и едва уловимый аромат лимонной туалетной воды. Ничего гламурного. И ничего нарочитого. Отдых от синдрома Саньяка. Психолог уже утешался тем, что доводил свои возвышенные соображения до сведения Матье Дельмона и небольшой группы сотрудников. Ветерок, свежий воздух.

– Я просто хотела вам сказать, что горжусь возможностью работать с вами, майор.

– Это хорошее начало.

– Я прекрасно понимаю, что явилась сюда как незваный гость, но сделаю все, что в моих силах, чтобы принести пользу.

– Потребуется немного больше, капитан Левин. Мы тут все фанатики. Спокойные, правда, но фанатики.

– Больше времени, больше возможностей. Я постараюсь не обмануть ваших ожиданий.

– Вы именно таким представляли себе уголовный розыск?

– Старейшины уголовной полиции в забавных старомодных кабинетах? Да, я слышала, что вы тут далеки от современных веяний.

– Это только внешнее впечатление. Работа, которую вам поручили, настолько современная, что ее еще не существует. Ну, может, только в Куантико.

– Мне следует понять, что вас не убедили?

– Меня не волнует, что из вас хотят сделать этакую козу, привязанную к колышку. Я просто хочу быть уверен, что вы хорошо осознаете пределы возможностей этого метода.

– Эта всего одна из карт, которые мы можем разыграть.

– Да, одна из многих. Единственное отличие в том, что ее нелегко контролировать.

– Саньяк и Дельмон меня хорошо накачали. Я много думала и считаю, что лучше всего подходить к этому трезво. И спокойно.

– Вы производите именно такое впечатление.

– Вы тоже, майор. Думаю, мы с вами хорошо поладим.

– Хотелось бы верить, капитан.

9

«Что такое высшая вежливость? Ответ: сесть на собственную задницу и извиниться перед ней». Виктор Шеффер швырнул в корзину обертку от карамели «Карамбар» и, увидев, что Алекс Брюс проследил за его жестом, сказал голосом, слегка изменившимся от прилипшей к зубам конфеты:

– Забавно они на меня действуют, эти бумажки. Не могу удержаться и не прочитать. Как будто жду какого‑то откровения.

Брюс кивнул головой с понимающим видом. Они оба сидели, положив ноги на стол майора, за которым устроились, чтобы посмотреть утренний выпуск новостей.

Левин была одета так же, как накануне. И производила впечатление столь же спокойной, как на собрании в триста пятнадцатом кабинете. Можно подумать, что выступать по телевидению было для нее таким же привычным делом, как чистить зубы.

– Она очень хороша, – заметил через какое‑то время Шеффер, разворачивая очередную конфетку.

– Ничего, – согласился Брюс.

Левин неторопливо отвечала на вопросы ведущего. Чувствуется ли усиление напряжения в уголовной полиции после убийства Изабель Кастро? Трудно ли быть женщиной‑полицейским? Распространен ли в Европе феномен серийных убийц?

Брюсу пришлось согласиться, что она отлично подготовилась.