— Мой юный друг, с людьми вроде вас мы постараемся вернуть ей честь и свободу, — с уверенностью произнес месье Дебре.

— Вы действительно в этом убеждены?

— Если бы я в это не верил, мы с женой покончили бы с собой в тот день, когда услышали, как маршал объявляет, что запросил мира! Нам показалось, что наш сын умирает во второй раз. Мы плакали, прося Господа просветить нас. И на следующий день в словах генерала Шарля де Голля мы услышали его ответ.

Какое-то время все молчали. Слышалось пение птиц, писк носившихся по небу ласточек. Адриан Дельмас нарушил тишину:

— Хорошо бы, чтобы нас, поступающих так же, как и вы, было больше. Повсюду безволие, смятение, приспособленчество, гнуснейшее подглядывание друг за другом и подлое доносительство, готовность прислужничать. На службе гнусной идеологии проституируют своим талантом видные писатели вроде Бразийяка, Ребате и Дриё, университетские деятели, солдаты и даже — да простит им Бог! — священники. Как побитые собаки, падают они на спину, подставляя живот под сапог оккупанта… Я в отчаянии.

— Вера в Бога укрепит ваше доверие к людям, — остановила его мадам Дебре.

— Несомненно, моя вера в Бога… — произнес он, вставая.

Леа, удивленная тоном дяди, тоже поднялась. Ей наскучил разговор. В голосе дяди ей почудилось озлобление, разочарование. Неужели он утратил веру? «Монах, не верящий в Бога? — подумала она. — Это было бы забавно».

— Дядюшка, ты выглядишь расстроенным, — сказала Леа, поддразнивая его, когда присоединилась к нему под огромным каштаном.

Ничего не ответив, он закурил.

Уголком глаза Леа продолжала за ним наблюдать. Нет, он был не расстроен, он был в отчаянии. Природная застенчивость не позволяла ей его утешать. Но чтобы отвлечь его от горьких мыслей, да и самой избавиться от волнения, которое ее охватило, когда она увидела, как он, человек твердых убеждений, вдруг усомнился в Господе, ради которого все отринул, она спросила:

— Ты не знаешь, младший лейтенант Валери добрался до Марокко?

— Благополучно туда прибыл.

— А как Лоран? Ты думаешь, все обойдется?

Доминиканец внимательно на нее посмотрел. Он не ошибся, малышка все еще увлечена Лораном д'Аржила. Он решил окончательно в этом убедиться.

— Все будет хорошо, проводник — человек надежный. В Алжире он встретится с товарищами. Вскоре Камилла с сыном сможет к нему присоединиться.

Леа побледнела, но и глазом не моргнула.

— Ты должна бы радоваться, что для твоих друзей все устраивается к лучшему, — добавил он не без скрытой иронии.

Отвернувшись, Леа сухо проговорила:

— Я и рада. Извини меня, я устала и хочу лечь. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи. Да хранит тебя Господь!

Леа бегом вернулась в дом.

Закрывшись в своей комнате, она размышляла, как ей увидеть Лорана наедине перед его отъездом. И не видела решения. Лежа нагой на постели, она припоминала каждое мгновение, проведенное в Ла-Реоли перед часовней Святой Девы в церкви Сен-Пьер. При воспоминании о теле своего возлюбленного ее тело изогнулось, а пальцы, скользнувшие меж бедер, вызвали наслаждение, от которого она рассердилась на себя. Уткнувшись в согнутую руку лицом, она вскоре заснула.

День казался бесконечным.

Накануне Адриан и Лоран очень рано поехали в Тулузу, где должны были пересесть на поезд, идущий в Фуа. Леа в душе посмеивалась над тем, что расставание будет таким душераздирающим, как и положено. Ей, впрочем, удалось незаметно вложить письмо в руку молодого человека.