— …и заставил меня поверить в то, что влюблен.

— Этого я не хотел. Мне доставляло столько удовольствия видеть, как ты живешь… такая свободная, такая гордая… такая прекрасная… я был спокоен, совершенно не думая о том, что ты способна заинтересоваться таким скучным человеком, как я.

— Никогда мне не было с тобой скучно…

— …я был признателен, что ты меня выслушиваешь. В тебе все славило самое естественное, что только есть в жизни.

— Но ты же меня полюбил, ты сам сказал.

— Я был не прав… Любить тебя — это любить невозможное счастье…

— Нет ничего невозможного. Нужно лишь немного дерзания.

Задумчиво, невидящим взглядом, Лоран смотрел на Леа.

— …Верно, немножко дерзания… А дерзости-то мне и не хватает.

В последние минуты Леа физически ощущала, как в ней нарастает волна гнева. Черты ее лица обострились, и она выкрикнула:

— Вы трус, Лоран д'Аржила! Вы меня любите, признаетесь мне в этом и позволяете, чтобы меня перед всеми унижали. Вы предпочитаете мне недотрогу, скверно сложенную и некрасивую, которая наградит вас кучей крикливых и уродливых ребятишек.

— Замолчи, Леа. Не говори так о Камилле.

— Так я и испугалась! Чем тебя завлекла эта курица? Разве что ты любишь ее подавленный вид, ее взгляды исподлобья, скучные мины, тусклые волосы…

— Леа, пожалуйста…

— Почему ты заставил меня поверить в твою любовь?

— Но, Леа…

В своем озлоблении она была не способна признать, что Лоран никогда не переступал границ дружбы. К тому же к гневу примешивалась досада на то, что ее отвергли. Бросившись на него, она с размаху отвесила ему пощечину.

— Ненавижу тебя…

На бледном лице молодого человека появилось красное пятно.

Сама грубость жеста успокоила Леа, но она оставалась в плену захлестнувшего ее отчаяния. Опустившись на пол и прижавшись лбом к гроту, спрятав лицо в сложенных руках за распущенными волосами, она разразилась рыданиями.

Лоран смотрел на нее с выражением глубочайшей грусти. Он приблизился к вздрагивавшей от горя девушке, чуть прикоснулся пальцами к ее мягким волосам, а затем повернулся и вышел. Дверь мягко захлопнулась.

Тихий скрип задвижки в петле прервал рыдания Леа. Теперь все было кончено, она все испортила, никогда не простит он ей этой смешной сцены, оскорблений. Негодяй!.. Дать ей так унизиться! Всю жизнь ей не забыть пережитого стыда.

Она с трудом поднялась на ноги, тело болело, как после падения, на щеках выступили пятна.

— Негодяй, негодяй, негодяй…

Ударом ноги отшвырнула она горшок с хрупкой орхидеей, который разбился о камни.

— Долго ли еще будет продолжаться эта комедия? — раздался в полумраке чей-то голос.

Сердце Леа остановилось, в горле пересохло. Она резко обернулась.

Франсуа Тавернье медленно выступил вперед. Вздрогнув, Леа скрестила на груди руки.

— Может, хотите, чтобы я вас согрел? Или принести вам коньяку?

Покровительственный и издевательский тон больно хлестнул по самолюбию девушки.

— Мне ничего не нужно. Что вы здесь делали?

— Отдыхал в ожидании встречи с месье д'Аржила. Это запрещено?

— Вы могли бы дать знать о своем присутствии.

— Дорогая моя, вы мне просто не оставили времени. Я дремал. А проснулся, услышав, как вы признаетесь в сжигающем вас пламени сыну нашего хозяина. Какой порыв! Какая страсть! Сын месье д’Аржила не заслуживает такого отношения…

— Запрещаю вам говорить о нем в таком тоне.