Скрестив на груди руки, словно для того, чтобы сдержать рвущееся из груди сердце, и постепенно успокаиваясь, смотрела она на угрожающе нависшее над равниной небо. Все вокруг под порывами обезумевшего ветра скорчилось, сжалось, будто пытаясь укрыться от несущейся с моря бури. Мгновение за мгновением темнело небо с принимавшими пугающие очертания облаками.

Ураган разметал ее волосы, и они развевались над головой, напоминая змей Горгоны. Замерев, созерцала Леа это успокаивающее душу бушевание стихии. Она чувствовала, как передается ей дрожь земли, как под кажущимися горячими каплями начинавшегося дождя мало-помалу выделяются тяжелые, бьющие в ноздри, пьянящие больше самого крепкого вина запахи земли. Быстро намокшее платье прилипло к телу, подчеркивая его линии, и оно выглядело даже более нагим, чем если бы было совершенно обнаженным. Под ветром твердели соски грудей. Синяя молния разорвала облака, и от последовавшего почти сразу же удара грома содрогнулась земля.

Леа закричала. Капли дождя слезами стекали по озаренному первобытным ликованием лицу. Ее сотряс приступ дикого, раскрепощающего смеха, сопровождаемый новым ударом грома. Смех превратился в крик, крик торжества и радости жизни. Она соскользнула на дорогу, превращенную ливнем в липкую грязь. Ее губы прикасались к еще теплой от солнца земле, погружались в ее мягкую массу. Языком лизала она эту глину, вкус которой, казалось, содержал в себе все ароматы Монтийяка. Ей хотелось, чтобы земля разверзлась и поглотила ее, дабы, переварив, возродить в виноградниках, цветах и деревьях дорогого ей края. Девушка перевернулась на спину, подставив свое измазанное лицо небесной влаге.

Проснувшись утром следующего дня совершенно разбитой, она попробовала вспомнить, что же случилось накануне. Разбросанная вокруг постели грязная одежда напомнила ей о вчерашней грозе и о том, что ей предшествовало. Ее охватило глубокое отчаяние. Впервые в жизни не получила она того, чего хотела. В тщетной попытке спрятаться от огорчения она натянула на голову одеяло. Но шум шагов, зовущие голоса доносились до нее и через это укрытие. Отбросив одеяло, она села.

Боже мой! Что скажет Руфь, увидев ее ночную рубашку, ее испачканные грязью простыни? В дверь постучали.

— Леа, Леа! Вставай! Лоран и Камилла приехали попрощаться с нами.

Скинув рубашку, она бросилась в ванную и, пустив воду, смыла с лица и тела следы грязи. С силой расчесала волосы, которые так спутались, что вырывались целыми прядями. Схватила первое подвернувшееся под руку платье, то серое холщевое, которое раньше особенно любила, но теперь уже и слишком узкое, и слишком короткое. Обув пару старых сандалий, полетела по лестнице вниз.

В большой гостиной вокруг Лорана и Камиллы собралась вся семья. Лица молодых людей посветлели, когда они увидели свою подругу с раскрасневшимся от бега лицом, в сияющей короне растрепанных волос, в платье, из которого она выросла и теперь для нее чересчур тесном.

Леа сдержала свой порыв и не бросилась на шею Лорану. Ценой усилия, заставившего ее затрепетать, она сохранила внешнее спокойствие и мягко спросила:

— Лоран, ты уже уезжаешь?

— Мне надо в полк.

Клод добавил:

— А я еду в Тур. Мой полк там.

Стремясь сбить с толку отца, сестер и Лорана, Леа взяла Клода за руку и отвела в сторону.

— Обещай, что будешь осторожен.

— Обещаю. А ты будешь иногда вспоминать обо мне, пока я буду на фронте?

— Только тем и буду занята.

Клод не уловил иронии в ее голосе. От наплыва счастья юноша даже стал заикаться:

— Так… так… ты… меня… немного любишь?

В это мгновение Леа услышала за спиной голос Лорана:

— … мы поженимся, как только я получу увольнительную. Камилла очень этого хочет.

От боли она опустила голову.