Вместо черного ночного неба и далекой Бештау надо мной нависал верх палатки, сквозь который пробивалось солнце. Светило прямо в глаза — значит, полдень или уже наступил, или вот-вот наступит.
Сколько же я провалялся?!
— Княже, проснулся никак?
Сонливость как рукой сняло. Даже боль в ушибленной голове исчезла в одно мгновение — и я крутанулся на койке, как ужаленный.
— Живой?!
— Живее всех живых, — невозмутимо отозвался Богдан. — Хоть и с ранением. Настоящим боевым, между прочем, а не как у вас, высокородных.
Бледный, но все равно сияющий, как начищенный самовар юнкер Бецкий заерзал на соседней койке и сдвинул покрывало, демонстрируя широкую повязку поперек живота. Кое-где сквозь бинты проступала кровь, но в целом Богдан выглядел уже неплохо. Наверняка его подлатали не только повязкой, но и парой плетений.
Но так повезло не всем.
— Что там было… ну дальше? — негромко спросил я. — После того, как…
— А ничего и не было. — Богдан оскалился во все зубы. — Как подорвал ты этот трактор чертов, так все и закончилось. Наши развернулись и такого дрозда задали, что те и не унесли… Кого-то положили, кто-то убег… А может, и не убег. — Богдан пожал плечами. — До сих пор считают. Ну, всех…
— Убитых?
— Убитых, раненых. С нами, княже, к сотне человек наберется. Но теперь уж жить будем, не помрет никто. — Богдан закинул руки за голову и отвалился на подушку. — Всех целителей из Пятигорска сюда согнали.
— Ясное дело, — отозвался я. — Как наши то все? Чингачгук?..
— Ни царапины — только земли наелся. — Богдан махнул рукой. — Чего ему, индейцу, будет? Ванька твой тоже цел, он на дальнем конце дежурил.
— А Подольский?
— Тяжелый. — На лицо Богдана тут же наползла мрачная тень. — Крепко “дядьку” моего подранили. Как бы не комиссовали.
— Да хоть бы так. — Я перевернулся набок. — Попрошу деда, чтобы к себе взял. Ему толковые нужны.
— Они всем нужны, — вздохнул Богдан. — Теперь вообще черт знает, что начнется… Знаешь, чей трактор был?
— Чей? — встрепенулся я.
Действительно — о том, откуда вообще взялась неведомая стальная громадина, разворотившая чуть ли не половину лагеря, я так и не задумывался. Все мои мысли занимало — как с ней совладать… До этого момента.
— Народовольцев! — Богдан снова извернулся в мою сторону и заговорил тише. — Я слышал — внутри то ли агитацию нашли, то ли письма… то ли еще чего.
Нет, так не бывает. Горстке пролетариев — как их называл дед — такое никогда не построить. Не хватит ни умения, ни ресурсов — ничего. И уж тем более их не хватит создать механизм, который способен выпустить пару-тройку сотен пуль в минуту.
Никак! Даже если среди радикалов найдется рукастый самородок, которому даже Настасья не годится и в подметки. Такую машину нужно не только спроектировать, но и собрать, оснастить, испытать, доставить сюда, в Пятигорск, заправить, вооружить… Поставить “глушилку”, в конце концов!
Нет, за ночным налетом на юнкерский лагерь стоят совсем другие люди. Но им для чего-то нужно, чтобы террористами и убийцами в очередной раз назвали народовольцев. Точнее — им нужно то, что за этим непременно последует.
— Чую, будет теперь дел. — Богдан почти слово в слово проговорил то, о чем я думал про себя. — Опять народ прижмут накрепко, как зимой было. |