— Слушаюсь, сэр! — сказал мальчишка. Он чувствовал себя героем.

Около двух часов ночи такси подкатило к дому Селины. Из окон дома лился свет. Это был один из немногих домов в западной части города, в котором было электричество.

— Приехали, сэр, — сказал шофер.

Из дома доносились голоса, кто-то крикнул:

— Приехали!

Встречать Удом о вышла целая процессия во главе с Эдибхоем и Селиной. Он сразу же оказался окруженным людьми, ответил на десятки рукопожатий.

— Готово? — спросила Селина.

— Готово, — ответил он. И протянул Эдибхою газету, которую держал зажатой в руке. — В такси десять тысяч экземпляров, Селина.

— Этим займемся мы. Ты свое сделал.

— И устал же ты, наверное, — сказал Эдибхой.

— Времени отдыхать у меня будет достаточно.

— Пошли, — позвала Селина. — Ты сейчас поужинаешь, Удомо. А доктор пока прочитает нам твое воззвание. Пошли!

В большой комнате за столом, заставленным напитками, сидело человек двадцать. Никто не был пьян, и это понравилось Удомо. Значит, народ подобрался серьезный. На несколько минут они остались вдвоем с Эдибхоем.

— Ну как? — спросил он.

Эдибхой сиял:

— Замечательные люди! Такие не отступят. Не подведут. Но эта Селина, брат!.. — Он радостно захохотал. — Мы уже многое с ней обсудили.

Селина подвела к Удомо своего мужа и старшую дочь. Муж был низенький, толстый человечек с сонными глазами. Он приветливо улыбнулся. Дочка— худенькая, долговязая, лет двенадцати. Селина представила мужа и тут же велела ему забрать из такси газеты и расплатиться с шофером.

— Значит, это ты читаешь матери газету? — спросил девочку Удомо.

Она застенчиво потупилась.

— Она, она, — ответила Селина. — Сейчас она подаст тебе ужин. Смотри, дочка, накорми гостя хорошенько. Это великий сын нашего народа! Он должен быть сильным. А вы, доктор, пока почитайте нам.

Удомо прошел за девочкой в маленькую комнату, смежную с большой.

— Не закрывай двери, — сказал он. — Я хочу послушать.

Эдибхой вышел на середину и стал читать. Он читал, и голос его набирал силу, становился все более страстным, словно отражая чувства, владевшие Удомо, когда он писал свое воззвание.

Удомо перестал есть; он весь обратился в слух. Завтра тысячи людей, быть может, сотни тысяч, услышат эти слова. Они распространятся по земле, как пламя, как голос говорящих барабанов. Пробудят ли они народ? Поднимут ли его?

Эдибхой дочитал до конца. Наступило молчание. Вдруг чей-то голос взорвал тишину:

— СВОБОДА!

Остальные подхватили клич. И мощные голоса сотрясли дом.

Удомо откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Он чувствовал озноб во всем теле. Сердце глухо стучало. Он перевел дыхание и открыл глаза. Значит, все правильно. Момент наступил, и он сумел воспользоваться им.

— Но битва еще впереди, — прошептал он про себя.

Теперь заговорили все разом, и Селине пришлось сдерживать их.

— Он голоден, он устал, — кричала она. — Дайте ему поесть. Потом он будет отдыхать, и никто к нему не войдет. Слышите, никто! Он отдохнет, и мы расскажем ему, что решили делать дальше. Потом он поедет к себе и будет ждать тех, кто должен прийти за ним, а мы возьмемся за работу. За работу! Ему нужна победа, а не ваши похвалы. Правда, доктор?

Прекрасно, думал Удомо, прекрасно. Замечательная женщина Селина. Пусть она действует. А направлять ее будет Эдибхой.