Кзума думал об Элизе и улыбался. Она его любит! Любит! И любовь у нее такая же сильная и радостная, как у него.

— Она меня любит, — сообщил он Мейзи.

— Я рада за тебя.

— Ты хороший друг.

— Не забудь пойти на работу, — сказала Мейзи.

— Не забуду.

Музыка смолкла. Молодежь потянулась в тот угол, где готовили еду старухи, — получить ломоть хлеба и кусок мяса. Кзума и Мейзи стояли рядом, не зная, что сказать друг другу. Элиза вышла из дому с Лией и взяла Кзуму под руку.

— Здравствуй, Мейзи, — радостно сказала Элиза.

— Вид у тебя счастливый, — сказала Мейзи.

— Ли есть счастливая, — сказала Элиза и взяла ее под руку.

— Кзуме нужно на работу к двенадцати, напомни ему, — сказала Мейзи Элизе.

Элиза, кивнув, посмотрела на часы.

Мейзи отошла. Юные франты дождались ее и встретили с восторгом.

Музыка опять заиграла. Кзума танцевал с Элизой. Танцевать с ней было блаженством. В его объятиях она была легче перышка. Легкой, послушной, быстрой. Музыка звучала у них в крови, и танцующую рядом толпу они не замечали. Смотрели друг другу в глаза и крепко держались друг за друга.

Музыка смолкла. Элиза утащила его в тихий уголок двора. Они сели у костра, на какие-то подстилки. Рядом сидели пожилые люди, смотрели на танцующих. Элиза велела ему положить голову ей на колени. Она кормила Кзуму, совала ему в рот маленькие кусочки, а сама играла его волосами.

Вокруг них люди танцевали и пели, смеялись и рассказывали разные истории. А они были одни и наслаждались этим. Элиза рисовала узоры у него на лбу и на щеках. И всякий раз, как ее рука приближалась к его рту, он шутливо хватал ее зубами.

А потом Кзума стал рассказывать ей про свою родину и своих родных и про то, что он делал и что мечтал делать подростком. Чуть хвастливо сообщил ей, что был самым крепким из деревенских мальчишек. Рассказал об умершей матери. И о старом отце и младшем брате.

— Они тебе понравятся, и места наши понравятся.

— Да, там прекрасно, — сказала она. — Мы поедем их навестить?

— Поедем! — подтвердил он уверенно. — Но сначала надо устроить дом и отложить денег, чтобы отвезти им подарков, когда поедем.

А потом она рассказала ему о себе. Родителей она не помнила. Они умерли, когда она была младенцем, и растила ее Лия. И Лия была с ней добра и отдала ее в школу. Рассказала, как бывает в школе и что там делают. Пыталась рассказать о безумии, которое иногда ее одолевает. О безумии, которое заставляет ее ненавидеть себя, потому что кожа у нее черная, и ненавидеть белых, потому что у них кожа белая, и ненавидеть своих соплеменников, потому что они не завидуют белым. Но об этом говорить было трудно, не хватало слов. Трудно было объяснить, как пусто бывает в груди, а иногда — так бы и убила кого-нибудь. Для этого слов не находилось.

И она сказала просто:

— Это безумие города меня треплет.

Он не велел ей говорить об этом. И, умолкнув, держась за руки, они смотрели, как рядом танцуют, поют, смеются. И были счастливы. Ему было хорошо лежать головой у нее на коленях. А ей было хорошо от того, что его голова лежит у нее на коленях. И пальцы ее изучали его лицо. А когда он ловил их зубами, он нежно их покусывал.

И снова и снова она повторяла, что любит его. А он повторял, что любит ее. И каждый раз в этом было что-то новое.

Лия прошла мимо них и улыбнулась. С влюбленными всегда так, подумала она и вспомнила, как за нею ухаживал ее мужчина.

Элиза посмотрела на часы. Было около одиннадцати.

— Пора идти, — сказала она.

Но Кзума не хотел двигаться.