— Ты устал. Тебе нужно было отдохнуть.

Кзума сел на низкую скамеечку. Элиза уселась на полу, положив руку ему на колено, как на подлокотник. Ела и время от времени закидывала голову и улыбалась ему.

Так они сидели молча, ели и были счастливы. Кзуме все не верилось, что Элиза — его женщина. Так хороша, и учительница, и надо же — любит его. Она на него опирается. Сготовила для него еду. Навела красоту в комнате. Так вот и ведет себя женщина, когда любит.

— Те женщины, которых ты знал, — спросила вдруг Элиза, — они были хорошие?

— Ревнуешь! — засмеялся Кзума.

— Неправда! С Мейзи можешь ходить куда угодно, и я не буду ревновать, а я знаю, что она тебя любит.

— Мейзи хорошая.

— Да.

Она отставила пустую тарелку. Взяла его руку и загляделась на огонь.

— Кзума!

— Да?

— Ты хочешь, чтобы я перешла сюда жить?

— Да.

— А почему не попросил?

— Думал, может, тебе не захочется. Всего одна комната. Думал, может быть, скоро заведем две.

— А если бы мне не захотелось?

— Я ведь не звал тебя.

— Так позови сейчас.

И глядела на него, ожидая ответа.

Он пытался позвать ее, но слова не шли. Застревали в горле жесткими комьями. Раскрыл рот, а слов все равно не было. И он только поглядел на нее и покачал головой.

Нежная улыбка озарила лицо Элизы. С минуту она смотрела на него ласково, нежно, потом опять устремила взгляд в огонь, держа его большую жесткую руку в своих, маленьких и мягких.

Так они сидели долго. И вокруг них было молчание и покой. Потрескивали дрова. Временами залетали звуки с улицы. Но все это было далекое, нереальное. Реально было только молчание и покой. Реальна только любовь и двое любящих.

Небо потемнело, медленно сгущались сумерки. Люди спешили по домам с работы, посидеть у огня со своими. А другие спешили из дому на работу. А у третьих нет ни любимых, ни дома, ни работы. Кто-то умирает. Кто-то рождается. У одних есть, чем насытиться. Другие голодают.

В комнате все темнело, и огонь разбрасывал по углам черные тени. Кзума и Элиза сидели плечом к плечу, глядя на красные языки пламени. Запел чайник. Элиза закинула голову. Кзума наклонился к ней и коснулся губами ее губ.

— Хорошо и спокойно быть любимой тобою, — сказала она и поднялась.

Убирая посуду, она напевала, и в голосе ее была веселая легкость. А в движениях — ритм танца. Они были раскованные, свободные, счастливые. Она была прекрасна, и любовь еще красила ее. Делала мягкой, послушной, полной смеха и музыки. И, проходя мимо него, она каждый раз умудрялась его коснуться. Платьем, локтем, пальцами, скользнувшими по волосам, ногой, задевшей его колено.

Кзума не спускал с нее глаз. Хорошо иметь в доме женщину, да еще чтобы любила его и была с ним счастлива. Все безумие из нее выветрилось, и осталась просто женщина, как любая другая, только красивее, и он любил ее и гордился ею.

Она велела помочь ей со всякими мелочами. Расставить все по местам. И голая комната, в которой и было-то всего-навсего железная кровать в одном углу и столик в другом, превратилась в прекрасное удобное жилище.

Кзума зажег керосиновую лампу и повесил посредине комнаты.

— Наведем здесь красоту, — сказала Элиза, оглядывая все вокруг.

— Да. А потом у нас будут две комнаты, а?

Она энергично закивала и прошлась по комнате вприпрыжку.

В комнату бесшумно вошла Опора и затворила дверь. Они и не заметили. Стояли у огня, держась за руки.

— Войти можно? — спросила она сердито.