Лия была молчалива и холодна. Говорила только с Опорой. Ни одной слезы не пролила.

Весеннее солнце стояло высоко, когда Папашу похоронили на кладбище для африканцев на холме близ Вредедорпа.

Лина, подруга Йоханнеса, выпущенная в тот день из тюрьмы, плакала, не осушая глаз.

В голове могильного холмика Папаше поставили крест с номером. А под номером написали его имя. Звали его Франсис Ндабула…

Какое-то время Папашу будут оплакивать, а потом забудут, и поминать его имя будут редко. В конце концов главным местным пьяницей станет какой-нибудь другой старик, его, возможно, тоже прозовут Папашей. А того Папашу, Франсиса Ндабулу, забудут совсем. Будут вспоминать только в доме, где он жил, да и там память о нем постепенно станет слабой, туманной. Такова жизнь….

В вечер похорон Лия напилась. В доску. Кзума видел ее такой впервые. Она все время смеялась. Откидывая голову, притоптывала и, держась за бока, хохотала. И так раз за разом. Глубокий, радостный поток смеха словно омывал ее всю.

Элизу это злило, она не стала разговаривать с Лией. А Мейзи была с Лией ласкова. Обращалась с ней, как с ребенком. Велела делать то, другое, и Лия слушалась. Кзума заметил, как она смотрит на Лию и кивает головой. А раз услышал, как она сказала: «Бедная Лия».

Но Лия была пьяная и счастливая. Она всех звала в гости и поила даром. Пиво лилось рекой. Но тех, кто заговаривал про Папашу, тут же изгоняла, для них бесплатного пива не было, и продать им пива в доме Лии в этот вечер отказывались.

Неожиданно Лия вышла во двор и подняла руки.

— Тихо! — крикнула она. — Тихо!

Люди угомонились, все лица обратились к ней.

— Будем танцевать! — крикнула она.

Увидев Кзуму, подозвала его, он подошел. Она вцепилась в его куртку и тяжело привалилась к нему.

— Будешь танцевать со мной, — объявила она с милой улыбкой.

Элиза тронула Кзуму за руку, он обернулся.

— Я пойду в нашу комнату, — сказала она. Кзума кивнул.

— Я пойду с ней, — сказала Опора.

— Пусть идут! — крикнула Лия. — Пусть идут!

И окинула их мрачным взглядом.

— Думаете, ваши слезы и черные тряпки кому-то нужны? Думаете, если будете стараться держать себя в узде и ждать от других жалости, это поможет? Болваны! Что кончено, то кончено. Учительница — тьфу! — ты глупее всех. Слезы, слезы! Уходите, пока я не рассердилась и не убила вас обеих. Уходите! Вон отсюда! Обе уходите, ну! — В голосе ее прорвалось рыдание.

— Давай, Лия, танцуй, — тихо сказала Мейзи.

Элиза и Опора вышли. Кзума хотел последовать за Элизой, но знал, что нужно остаться с Лией. Он посмотрел на Мейзи.

— Надо остаться с Лией, — шепнула Мейзи. — Опора скоро вернется. Сердце у нее победило голову совсем не надолго.

— Пошли танцевать, Кзума, — сказала Лия.

Люди стали в круг. Кзума выжидательно смотрел на Лию. Лия ему поклонилась. Все захлопали. И Лия стала кружиться, все быстрее и быстрее. Словно не могла остановиться, словно что-то подталкивало ее, чтобы кружилась быстрее.

И вдруг — стон. Покачалась с ноги на ногу. Кзума увидел, что она сейчас упадет. Бросился к ней, но опоздал. Она упала мешком и застыла. Многие вскочили в круг, махали Кзуме руками, стали петь и танцевать.

Кзума поднял Лию и унес в дом. Люди решили, что так надо по ходу танца.

Кзума положил Лию на кровать. Скоро пришла Мейзи с мокрой тряпкой, стала промывать ей лицо. Лия открыла глаза и всем улыбнулась грустной, кривой улыбкой, потом закрыла глаза.