— Теперь гляди! — сказала она и вдруг обернулась.

Кзума оглянулся на ее возглас и увидел. У него даже дух захватило — под ним лежал весь город — Малайская слобода, Вредедорп, песчаные отвалы. И удивительно было все это видеть отсюда, словно сам он вознесся над ними, стал выше их. Он знал, что все это где-то там, но где именно — не знал. Знал сердце города, это каждому было ясно. Огни вспыхивают и гаснут — синие, зеленые, желтые. Огни сплетаются в кольца. Огни образуют лошадь. Строят дом в небе. Вот это и было сердце города, это каждый дурак знал. И он соображал, что Малайская слобода должна быть где-то справа, но где?

— Где Малайская слобода?

Элиза указала пальцем.

— Вон тот свет, видишь? Нет, синий. Теперь от него левее. Видишь, темное пятно и на нем только редкие огоньки? Это и есть Малайская слобода. А по ту сторону моста — Вредедорп.

— Отсюда все такое крошечное, — дивился Кзума. — А когда ты там, все большое. Я когда первый раз попал в город, заблудился в Малайской слободе. Бродил там с полудня до позднего вечера. Не увидел бы Лию у калитки, совсем бы пропал. А сейчас все такое маленькое. Как в деревне.

— Это и есть город, — мечтательно протянула Элиза.

Да, весь город умещался там в неглубокой лощине. И казался нереальным в свете луны и мигающих огней. Казался большой, красивой игрушкой.

— И люди там живут, — сказал Кзума.

Элиза глядела вниз не отрываясь. Временами глаза ее обегали город из конца в конец и во взгляде сквозил голод и тоска. А особенно жадно он устремлялся на длинную дорогу, что зигзагами поднималась на дальние холмы и пропадала за горизонтом. Отсюда она казалась тонкой белой ниткой. Игрушечной дорогой, уводящей из игрушечного города.

— И ты в этом городе родилась! — сказал он.

— Да, в этом городе я родилась.

Голос у нее был грустный. Он обнял ее.

— Покажи где, — попросил он, оживляясь.

Она улыбнулась, потерлась о его руку.

— В доме Лии.

— Покажи, — настаивал он.

Она покачала головой, но шутливо устремила палец во тьму. Дом Лии тонул во мраке Малайской слободы, один из многих домов, в точности на него похожих.

По луне пробежала стайка тонких облаков. Ниже неоновые огни города вспыхивали и гасли. Вспыхивали. Гасли. Снова и снова.

Кзума хотел заговорить. Элиза подняла палец и покачала головой. Он закрыл рот. От города поднимался гул. Лениво взлетал и растворялся в бескрайнем небе.

Они сидели тихо, молча, почти не двигаясь. Просидели так долго. И когда Кзума опять посмотрел на Элизу, то увидел, что она беззвучно плачет.

— Ты что? — спросил он.

— Ничего, — ответила она и улыбнулась сквозь слезы.

Он вытер ей лицо. Так трудно ее понять, когда она такая. Но она с ним. И не пытается отстраниться.

— Кзума, — сказала она еле слышно. Он смотрел на нее, и она поняла, как он старается понять ее, и сжала ему руку.

— Да?

— Не ходи сегодня работать. Останься со мной…

Ее голос молил.

— Не могу не идти. Я старший горняк.

— Только сегодня, Кзума. Пожалуйста.

— Не могу, Элиза. Мой белый от меня зависит.

Ну как она не понимает.

— Она вдруг улыбнулась веселой, сверкающей улыбкой и кивнула.

— Глупая я. Конечно, тебе надо идти.

Он был доволен. Поняла! После этого они опять помолчали.

Бежали минуты. Она стала как бы невзначай играть его пальцами, его рукой. Играла до тех пор, пока он не почувствовал тепло ее рук и призыва ее пальцев.