Она идет, и тут Сигруд видит что-то за ней. Или над ней, словно она – это рисунок в книжке, а кто-то положил на него лист вощеной бумаги с наброском, и оба рисунка раздельны, но видимы одновременно.

Над Турин вырастает огромная, высокая фигура в поблескивающей темным кольчуге.

Мулагеш останавливается на краю утеса, высящегося над тысячами и тысячами кораблей, смотрит на призрачный флот, поднимает меч и начинает говорить.

Она взывает к ним:

– Дети битвы!

Пушки с грохотом бьют со стен. Корабли горят, люди кричат. Они не слышат ее за шумом сражения.

И снова:

– Дети битвы!

Плеск весел. Завывания ветра. Визг снарядов. Они все равно не слышат ее.

Она делает большой вдох, и холодный дымный воздух заполняет каждый дюйм ее легких. И она кричит на пределе голоса:

– Дети битвы! Дети Вуртьи!

Призыв раскатывается эхом – над морями, через огонь, через дым, над темными волнами, и наконец – наконец – достигает слуха воинов на одном из кораблей.

Они перестают грести. Они оборачиваются в сторону утесов.

Гигантская армия у ее ног истекает тоненьким ручейком единственной мысли:

«Матерь наша?»

И они обращаются к ней, исследуя ее. Они изучают ее мысли, ее душу и медленно-медленно-медленно уверяются в том, что она – такова, какой они хотят ее видеть. И по мере того, как они уверяются в ней, она начинает расти.

Земля проваливается у нее под ногами. Она чувствует вес кольчуги на плечах. На ногах у нее железные сапоги, а шея стонет под весом шлема. И она смотрит на мир из-под холодного стального лица.

Ее лица.

И тут кто-то в ужасе вскрикивает:

– Смотрите! Смотрите!

Они оборачиваются на запад, чуть западнее, чем форт Тинадеши, и видят, как на фоне ночного неба вырастает огромная темная фигура. Снизу ее подсвечивает сияние кораблей и пляшущее над подбитыми ладьями пламя. Но даже в этом неверном свете различимы бесстрастное, безжалостное металлическое лицо с темными провалами глаз и огромный, устрашающих размеров меч в ее единственной руке.

– Нет, – шепчет Лем. – Нет, не может быть. Этого попросту не может быть! Она мертва! Все знают – она мертва!

И тут он слышит новый звук – перекрывая грохот пушек, и треск пламени, и вопли ужаса, со стороны бухты доносится клич бесчисленных воинов, что стоят на палубах кораблей. Они выкрикивают одно и то же слово, точнее, имя, и так рождается древний, мерный, как удары боевого барабана, клич:

– Вуртья! Вуртья! Вуртья!

Богиня войны, Божество смерти, возродившееся к жизни на диких утесах в самый темный для Сайпура час.

– Во имя всех морей, – шепчет Сакти. – Во имя всех морей… этого попросту не может быть!

Один из техников оборачивается к капитану Сакти:

– Нам… э-э-э… стрелять, сэр?

Другой техник возражает:

– Мы не можем стрелять по ней! Она слишком близко! И стоит под неподходящим углом!

Все оборачиваются к Сакти.

Тот вздыхает:

– Ох ты ж мама дорогая…

Но Мулагеш может думать только о лежащем у ее ног теле – и о тех других мертвецах, что она оставила за собой.

Она делает вдох и громко кричит морю:

– Дети битвы! Дети Вуртьи!

Воины вопят и подвывают от свирепой радости.

Она вопит в ответ:

– Смотрите на меня! Смотрите на меня и слушайте мою волю!

Тут все крики стихают – воины ждут, что она скажет.

Она орет:

– Я – Императрица Могил! Я – однорукая Дева Стали! Я – Королева Горя, Я – Та, что расколола землю надвое!

Мир вокруг продолжает как-то странно дрожать, очертания предметов то и дело меняются.