Если сделать так, всем будет легче – Люцию, Ио, Марии…

И вдруг – почему, откуда это взялось? – Волгину страстно захотелось жить. Извечный инстинкт самосохранения внезапно проснулся и властно зазвучал в его душе. Неестественное спокойствие покинуло его, сменившись жаждой жизни, движений, чувств, мыслей

Волгин поднял голову и пристально посмотрел на Люция.

– Отец, – сказал он, – каждому человеку свойственно бороться за свою жизнь. Я хочу знать, есть ли хоть какая‑нибудь надежда найти средство лечения моей болезни за время, остающееся в моем распоряжении.

– Небольшая, но есть, – тотчас же ответил Люций. Ио покачал головой.

– Нельзя обманывать тебя, Дмитрий, – сказал он. – В Люций говорит отцовское чувство, ему кажется возможным то, чего он страстно хочет. Это самообман. Современная наука не может найти средство.

– Значит ли это, что подобная болезнь вообще неизлечима?

– Таких нет и не может быть. То, что невозможно сейчас, возможно в будущем. Для данного случая – в отдаленном будущем.

– Такого ответа я и ждал. Сделаете ли вы то, о чем я попрошу вас?

– Мы сделаем для тебя все!

– Тогда я скажу вам мое решение. Я хочу жить. Ваша наука не может дать мне такой возможности, не может вылечить меня. Предоставим это другой науке.

– Ты говоришь о фаэтонцах? Но я сказал уже…

– Нет, – перебил Волгин, – я думаю не о фаэтонцах. Люций задрожал: он понял!

– Объясни, – попросил Ио.

– Все очень просто. Я уже был болен неизлечимой болезнью, и наука того времени не могла спасти меня. Но ваша наука вернула мне жизнь. Повторим опыт. Я понимаю, это опасно, рискованно… Вторично может не удастся… Но ведь я обречен, я ничего не теряю. Сейчас, когда я еще здоров, заморозьте меня… или сделайте как‑нибудь иначе… вам виднее. А через тысячу лет, скажу точнее, ко дню возвращения экспедиции с Грезы, ученые того времени пусть попытаются снова воскресить меня. Удастся – хорошо. Не удастся – повторяю: мне терять нечего.

– Это твое окончательное решение? – спросил Люций.

– Да, окончательное. Если нельзя этого сделать, я умру немедленно.

– Дмитрий, – сказал Ио, – ничего невозможного нет в твоем решении. Мне это представляется лучшим выходом. Но подумал ты, что будешь делать через тысячу лет? Ведь даже у нас тебе трудно.

– Я буду там не один. Космонавты с “Ленина” в таком же положении. А может быть… – Волгин наклонился вперед. – Может быть, ты, отец…

– Да, ты прав, – взволнованно сказал Люций. – Я тебя не покину. Иди, Дмитрий! Иди в будущее. Я уверен, все будет хорошо. И мы с тобой снова встретимся.

4

Времени нельзя было терять. Шансы на успех давало только быстрейшее выполнение плана – пока Волгина не поразила надвигающаяся болезнь. Там же, на острове Кипр, в самом спешном порядке велись необходимые приготовления. Глубоко под землей строилось просторное помещение, устанавливались автоматические аппараты, действие которых было рассчитано на много веков. Время возвращения экспедиции с Грезы было точно известно. Тело Волгина будет лежать тысячу сто шестьдесят лет.

Никто не сомневался, что наука будущего сумеет вторично вернуть его к жизни. Для прогресса на том уровне, на каком он находился в девятом веке Новой эры, свыше тысячи лет – срок чудовищно огромный.

Все человечество Земли и Фаэтона уже знало о принятом решении. Фаэтонские ученые одобряли его.

Перед отлетом на Кипр Волгин по аппарату всемирной телеофсвязи поблагодарил всех людей за любовь к нему, за то, что его вернули к жизни, и попрощался.