— Это с Сары, — сказал довольно. — Волки на охоту вышли!

Он поспешил к кибиткам, надеясь встретить приезжих «на кошме», но кроме Лейлы и нескольких ребятишек, которые сидели на склоне бугра и смотрели на военный парусник, никого не нашёл. Михайла снял шляпу и помахал. Тотчас с корвета донёсся выстрел и в небо взлетела зелёная ракета, оповещая, что купца приглашают к капитану. Почти одновременно с «Астрахани» отошла бударка. Михайла подождал, пока она пристанет к берегу, шагнул в неё и спросил у своих матросов:

— Кого принесло?

— С Сары, ваше степенство. Капитан Нечаев.

Вскоре, поднявшись на корвет, Михайла хмуро, с достоинством раскланялся с офицерами, не мешкая спросил:

— Кто тут Нечаев?

— Откуда вы знаете, что здесь именно Нечаев? — спросил капитан-лейтенант.

— Я всё знаю. Ты, что ли, ваше благородие, Нечаев будешь?

— Грубоват, однако.

— Таким воспитали. Да и не с руки медоточить купцу-то. Жизня не позволяет. Ну, говори, зачем спонадобился я тебе?

— Собирайся, Михайла Тимофеич, на Сару.

— Это ещё зачем? Может, опять Багиров тяжбу затевает? Коли так — не поеду, — проговорил Михайла лукаво, прекрасно понимая, для чего зовёт его Басаргин.

— Да, нет, Михайла Тимофеич, козней не будет. Басаргин приглашает к себе, чтобы сети свои ты взял. В прошлом году, говорят, Багиров у вас на Гургене сети выловил. Вот командир эскадры и позаботился.

— Да будет брехать-то! — радостно усомнился Михайла. — Если так, то мы мигом. Сейчас пакетботик свой оседлаем — и айда! — Он засуетился, и Нечаев спокойно, с некоторым упрёком сказал:

— Да ты не спеши. Отдохнём малость…

— А чего волынку-то тянуть! — засмеялся Михайла. — Зовут — иди, дают — бери. — И, опустившись в бударку, поплыл на шкоут собираться в дорогу.

Вечером отплыли. Пакетбот «Св. Василий», втрое меньше военного корвета, шёл следом, как верный пёс за хозяином. Погода благоприятствовала. На Каспии установились тихие жаркие дни. Море едва подавало признаки жизни; просыпалось, когда набегал ветерок, покрывалось мелкой рябью и, по мере усиления ветра, играло, наращивая волны. Жара, сдобренная тяжёлой солёной влагой, не давала покоя. Моряки спали на палубе, постелив рядком тюфячки. Сам Михайла приспособился в гамаке. Днём в каютах обливали пол, застилали циновками и тоже дремали.

Через двое суток, вечером, вошли в саринскую бухту. Солнце закатывалось за островок, озаряя пустынный, заставленный бараками и усаженный деревьями ландшафт. У причалов скучно покачивались сторожевые суда. На приход парусников, кажется, никто не обратил внимания. Лишь офицер береговой службы, выйдя из дежурки, козырнул морякам и почему-то пожал руку Михайле. Он же проводил его к дому Басаргина. На террасе Михайлу встретила женщина лет двадцати. Он сразу вспомнил её: та — с аристократическим белым лицом и большими голубыми глазами. Взгляд её, доверчивый и нежный, словно она встретилась со своим возлюбленным, обескуражил Михайлу. Он отвёл глаза и поймал себя на том, что разглядывает её шёлковое, почти прозрачное, платье с глубоким вырезом декольте. Смутившись, хотя был и не из робкого десятка, Михайла отвернулся.

— О, вы не стесняйтесь! — мягко воскликнула она, беря его за руку. — Мы давно ждём вас. Григорий Гаврилыч сейчас будет. Давайте пройдём в гостиную. Скажите, пожалуйста, как вас зовут? В тот вечер мы так и не познакомились.

— Вы помните меня? — обрадовался Михайла и торопливо представился: — Михайлой меня кличут.