— Вы помните меня? — обрадовался Михайла и торопливо представился: — Михайлой меня кличут. Простите, сударыня, а как величать вас?

— Величать? — усмехнулась она. — Меня величают фрейлейн Габи. Я — немка.

— Вот оно что, — сказал, оглядывая её заново, Михайла. — И кем же вы доводитесь командиру эскадры? — В глазах его засверкали игривые огоньки.

Габи перехватила его взгляд, и лицо её порозовело, как тогда — в ресторации.

— О какой вы! — воскликнула она.

— Так кто же вы ему? — не унимался Михайла, начисто увлечённый её красотой и доступностью.

— Не задавайте глупых вопросов, мальчик, — сказала она ему, как ребёнку, и вдруг спросила: — Вы женаты?

— Нет, — ответил он с достоинством, подчёркивая, что женитьба его не интересует, а на самом деле вожделея: «вот такую бы в жёны!» Он опять представил Лушку — дочь купца Мясоедова — и подумал, что Лушка не стоит и мизинца этой немочки…

Габи между тем велела ему снять шляпу, подала мыло и полотенце. Затем, когда он освежился, провела в соседнюю комнату. В ней стояла кровать с зеркальцем в изголовье, стол у окна и висела картйна: Зевс похищает Европу.

— Почему же вы на мой вопрос не отвечаете? — допытывался Михайла, бросая на изящную немочку умоляющие взгляды.

— На какой вопрос? Ах, да… — засмеялась она. — У капитана — жена и дети в Астрахани. Я — экономка.

— И только?

— О, Михаэль! — удивилась и возмутилась она. — Как это нетактично с вашей стороны. Вы слишком грубы.

— Шучу, шучу, фрейлейн! — захохотал он и потянулся, чтобы поймать её за руку, но она увернулась и выскочила из комнаты. И тогда же послышался на террасе голос эскадренного командира.

— Где там наш Садко, богатый гость?!

Михайла вышел навстречу, поздоровались за руку. У обоих всплыла в памяти встреча в Баку.

— Вот прибыл, — развёл руками Михайла. — Беседуем здесь с вашей… фрейлейн Габи.

Басаргин едва заметно улыбнулся и скосил глаза на Габи. Та весьма официально обратилась к нему:

— Ваше высокоблагородие, Григорий Гаврилыч! Можно накрывать?

— Да, конечно, — ответил он небрежно, беря купчика под руку и увлекая в гостиную.

Идя с ним, Михайла попытался понять: каковы же их взаимоотношения, если она называет его «ваше высокоблагородие». И возрадовался опять: «Ну о чём может быть речь, коли «ваше высокоблагородие»?

— А эта Габи, она что, экономка?

— Она не только экономка, но и дальняя родственница мне.

— Простите, я думал — жена…

— Ну, что ты, Михайла Тимофеич! Какая жена! Габи — воплощение невинности, хотя и шаловлива. Правду я говорю, Габриэль? — повысил он голос.

— Святую правду, Григорий Гаврилыч, — отозвалась она весело из кухни. И вошла в гостиную с подносом, на котором красовался наполненный графин и ваза с яблоками и гранатами. Пока мужчины усаживались в кресла и закуривали, обмениваясь любезностями и задавая друг другу совершенно необязательные вопросы, Габи несколько раз входила и выходила, сервируя небольшой круглый стол на львиных лапах.

— Ух, сатана! Сатана — этот Багиров, — через минуту откровенничал эскадренный командир. — Да только и мы ведь не ангелы. Верно, Габи?

— Верно, ваше высокоблагородие!

— Давлю на него: «А ну-ка возверни сети Герасимова!» А он заладил одно: «Не брал».