Громадные каменные глыбы спят мертвым сном под одеянием из
сырого мха - это все, что осталось от могучих стен. Когда-то эти
стены воздвигались на века - и, по правде сказать, по сей день
еще служат благородной цели, ибо черная жаба нашла себе под ними
приют.
А по самому дну долины несет свои вязкие, мутные воды река
Век. Неизвестно, где берет она начало и в какие гроты впадает, и
даже сам Демон Долины не ведает, куда струятся ее воды и отчего у
них такой красный цвет.
Однажды Джин, пребывающий в лучах Луны, обратился к Демону
Долины с такой речью: "Я стар и многого не помню. Скажи мне, как
выглядели, что совершили и как называли себя те, кто воздвиг эти
сооружения из Камня?" И Демон отвечал: "Я - Память, и знаю о
минувшем больше, нежели ты. Но и я слишком стар, чтобы помнить
все. Те, о ком ты спрашиваешь, были столь же загадочны и
непостижимы, как воды реки Век. Деяний их я не помню, ибо они
продолжались лишь мгновение. Их внешность я припоминаю смутно и
думаю, что они чем-то походили вон на ту обезьянку в ветвях. И
только имя запомнилось мне навсегда, ибо оно было созвучно
названию реки. Человек - так звали этих созданий, безвозвратно
канувших в прошлое".
Получив такой ответ, Джин вернулся к себе на Луну, а Демон
еще долго вглядывался в маленькую обезьянку, резвившуюся в ветвях
исполинского дерева, что одиноко высилось посреди запущенного
двора.
1919
Селефаис
Во сне Куранес видел город в долине, морской берег вдали и снежную
вершину горы над морем. Во сне пестро раскрашенные галеры, отчалившие из
гавани, плыли в дальние края, где море смыкается с небом. Во сне он и
получил имя Куранес: когда он бодрствовал, его звали иначе. Вероятно, он не
случайно придумал себе другое имя: Куранес был последним в роду и остро
чувствовал свое одиночество в многомиллионной равнодушной лондонской толпе.
Не так уж много людей с ним разговаривали и обращались к нему по имени. Его
деньги и земли все ушло в прошлое, и ему было безразлично, кем он слывет меж
людьми. Куранес предпочитал грезить и писать о своих грезах. Те, кому он
показывал первые пробы пера, высмеяли его, и Куранес стал писать для себя, а
потом и вовсе бросил это занятие. И чем больше он удалялся от мира, тем
изумительнее становились его сны, и всякая попытка описать их была заранее
обречена на неудачу. Куранес был человек несовременный и мыслил не так, как
те, что пишут. Они пытались сорвать с жизни ее узорчатый убор мифа и
показать неприкрытое безобразие отвратительной реальности. Куранес же искал
лишь красоту. Ее не смогли раскрыть правда и опыт, и тогда он обратился к
фантазии и иллюзии и нашел красоту совсем рядом в туманных воспоминаниях и
мечтах детства.
Немногие сознают, какие чудесные горизонты раскрываются в историях и
мечтах юности. Дети, слушая и мечтая, осмысливают все лишь наполовину, а
когда уже взрослыми мы пытаемся вспомнить, воспоминания получаются скучными
и прозаичными, ибо мы уже отравлены ядом жизни.
|
