|
Мы видели, что он сделал все от него зависевшее, спасая Флеселя, Фулона и Бертье де Совиньи. Вот почему авангард спешно двинулся вперед: толпа хотела спрятать свой трофей и в то же время сохранить кровавую добычу, свидетельствовавшую о ее победе. Однако «знаменосцы», по-видимому, получили поддержку триумвирата, встреченного ими, на свое счастье, в кабачке, и потому сумели избежать Лафайета: они отказались идти вместе со своими товарищами вперед и решили, что раз его величество король выразил желание не разлучаться со своими верными телохранителями, то они подождут его величество и пойдут вслед за ним, неся головы этих телохранителей. А авангард, собравшись с силами, двинулся в путь. Толпа, растянувшаяся по дороге из Версаля в Париж, - толпа, похожая на вышедшую из берегов сточную канаву, которая после сильного дождя захлестывает черными грязными волнами жителей дворца, попадающихся ей на пути, и опрокидывает их в своем неистовстве. - толпа эта по обеим сторонам дороги образовывала нечто вроде водоворота из жителей близлежавших деревень, торопившихся поглазеть на происходящее. Некоторые из этих любопытных смешались с толпой и с криками последовали за королевской каретой, однако большинство оставалось молча и неподвижно стоять по обочинам дороги. Можем ли мы сказать, что они сочувствовали королю и королеве? Нет, потому что они не принадлежали к классу аристократии, а весь остальной народ, даже буржуазия, в большей или меньшей степени терпели жесточайший голод, охвативший всю страну. Они не поносили ни короля, ни королеву, ни дофина: они хранили молчание. А молчаливая толпа - это, пожалуй, пострашнее, чем толпа, выкрикивающая оскорбления. Зато доносились громкие приветствия: «Да здравствует Лафайет!» - тот время от времени обнажал левой рукой голову и приветственно взмахивал правой рукой, в которой сжимал шпагу; и «Да здравствует Мирабо!» - тот выглядывал из кареты, где, будучи шестым, он был очень стеснен, и, пользуясь случаем, вдыхал воздух полной грудью. Таким образом, встреченный молчанием, Людовик XVI слышал, как у него перед носом аплодировали популярности, для него навсегда потерянной, и гениальности, которой ему недоставало всю его жизнь. Жильбер, обычно сопровождавший короля во время его прогулок, и теперь держался неподалеку; смешавшись с толпой, он шел рядом с правой дверцей кареты, то есть с той стороны, где сидела королева. Мария-Антуанетта никогда не могла понять стоицизма Жильбера, которому заимствованная у американцев жесткость в отношениях придавала еще большую резкость. Она с удивлением взирала на этого человека: не испытывая ни любви, ни преданности к своим монархам, он лишь исполнял то, что называл своим долгом, однако готов был сделать ради них все, что делалось другими из любви и преданности. И даже более, потому что он был готов отдать ради них свою жизнь, а далеко не все любящие и преданные на это способны. Со всех сторон королевскую карету обступали люди: одни - из любопытства, другие - приготовившись, в случае необходимости, прийти августейшим путешественникам на помощь: третьи, весьма немногочисленные, - имея дурные намерения; помимо этого, по обочинам дороги, проваливаясь по щиколотку в грязь, шагали торговки и грузчики; время от времени казалось, что людские волны, пестревшие цветами и лентами, огибали более плотную волну. Этой волной оказывались пушка или какой-нибудь фургон, в котором пели и кричали во все горло женщины, Пели они нашу старинную народную песню: У булочницы есть деньжата, Что ничего не стоят ей. |
