Мы смотрим друг другу в глаза, в очередной раз выпадая из времени и реальности одновременно, а потом Доминик признается мне еле слышно:

Не уверен, что знаю, как это делается. Никогда этим не занимался…

Ты смеешься надо мной? — хмыкаю я ему в губы. — Опыта у тебя, я в этом абсолютно уверена, уж точно побольше моего…

Опыта в сексе, но не в любви, — возражает он мне, — в этом, знаешь ли, мне как-то не везло…

Я несколько бесконечных секунд вглядываюсь в глубину его глаз: не чтобы увидеть там нечто новое для себя, нет, хочу, чтобы он увидел меня по-новому — безумно влюбленной и неистовой в своем желании, хочу, чтобы поверил… в нас.

Поверь, технически это одно и то же, — я поднимаю руки, чтобы он стянул мою бесформенную сорочку и ободряюще улыбаюсь ему, — уверена, ты с этим справишься…

Неугомонный писк будильника выдергивает меня из сна в привычные семь утра. На душе невероятная легкость… С чего бы это?

Доминик!

Разом припоминаю и наш вчерашний разговор… и все, что последовало за ним позже. Трепетное дрожание рук моего Ника, когда он касался меня, наши иступленные поцелуи, когда каждый терял себя в другом и словно обретал вновь, но уже иным, обновленным и цельным.

Ник.

В комнате его нет. Ушел. Ушел, пока я спала… Почему? Так, без паники. Успокойся.

Я одеваюсь со слабо трепещущей внутри надеждой: а вдруг он на кухне готовит кофе… Дуреха, он не пьет кофе! Хватит фантазировать.

Доброе утро, мам! — Ева готовит себе с братом хлопья, гремя тарелками. — Его здесь нет, — добавляет она следом, заметив мой ищущий взгляд. — Ушел минут двадцать назад. Торопился.

Я знаю, что не стоило бы спрашивать дочь о таком, но я должна была это знать…

Каким он тебе показался?

В смысле настроения? — уточняет та многозначительно, но заметив мой хмурый взгляд, отбросывает этот тон: — Серьезным? Задумчивым? Счастливым? Я бы сказала, серьезным, но счастливым. Впрочем, я могу и ошибаться: мы столкнулись лишь на секунду и всю эту долгую-долгую секунду он чувствовал себя абсолютно смущенным и не смотрел мне в глаза. Мам, ну что с тобой?

Это я падаю на стул и закрываю лицо руками. Понимаю, что также далека от определенности, как и вчера вечером до прихода Доминика ко мне. Что значила для него эта ночь? Станет ли он из-за меня менять свою жизнь?

В том, что он любит меня, я не сомневаюсь, я сомневаюсь в его готовности сказать «нет» Ванессе и всей его отлаженной системе ценностей. И я не могу ничего требовать от него, это тот выбор, который он должен был сделать сам… И судя по его бегству (как еще это назвать?) свое решение он еще не принял.

В любом случае я ни о чем не жалею…

Все хорошо, милая, — пытаюсь улыбнуться я. — Ты уже разбудила брата?

Мам, — Ева смотрит на меня с искренним беспокойством в карих глазах, — Ник вернется? Он ведь любит тебя, так? Он должен вернуться. Разве вы вчера не разобрались во всем?

Я сжимаю ее теплую ладонь. Такая большая маленькая девочка… И никому-то я не могу довериться, кроме тебя. Даже Хелене ничего не расскажешь по вполне понятным причинам.

«Дорогая подруга, эту ночь я провела с твоим сыном, и это было лучшим, что случалось со мной за последнее время, я вновь почувствовала себя живой и любимой. Но утром он просто ушел… Как думаешь, он еще вернется? Если нет, то не милосерднее ли пристрелить меня, словно бешеную собаку?! Я хочу его, Хелена, я так хочу всего, что с ним связано. Я хочу твоего сына и не знаю, как переживу такую потерю вновь.»

Вот что я бы могла сказать Хелене, но признаться своей дочери, что я мысленно задыхаюсь от возможной разлуки с мужчиной, который стал вдруг всем для меня, — это почти физически невозможно.