Вот что я бы могла сказать Хелене, но признаться своей дочери, что я мысленно задыхаюсь от возможной разлуки с мужчиной, который стал вдруг всем для меня, — это почти физически невозможно. Она не поймет да и не должна.

Дай ему время, Ева, — говорю я просто. — Иногда людям нужно время, чтобы во всем разобраться. Один разговор ничего не решает!

Но она не понимает и допытывается:

Так он бросит Ванессу или нет? — с детским максимализмом осведомляется она. — Что-то я ничего не понимаю.

Думаешь, я понимаю?! Ничуть.

Думаю, со временем это выяснится…

Так ты его прямо ни о чем не спросила?! — возмущается Ева. — О чем вы тогда вообще говорили вчера?

Не твое щенячье дело! — щелкаю я ее по носу, пытаясь казаться беззаботной. А потом серьезно добавляю: — Ева, я любила твоего отца, ты ведь знаешь это, милая, правда?

Она смотрит на меня и кивает головой.

Мам, я знаю, как вы с папой любили друг друга, но теперь его нет… — у нее на глазах выступают слезы. — И мне его очень не хватает.

Девочка моя, — я привлекаю ее к себе и крепко обнимаю.

Но после его смерти ты стала другой… казалось, даже мы тебе больше не нужны, — шепчет она мне в свитер, почти разрывая мое сердце надвое. — Я не хочу больше видеть тебя такой… С Ником ты снова прежняя… ты улыбаешься… и поэтому я рада за тебя.

И мы стоим с ней, обнявшись и плача одновременно, а за окном медленно кружатся белые мотыльки легкого, невесомого снега.

… Мы с Элиасом и Евой лепим снеговика во дворе, втыкаем ему морковный нос и обвязываем шарфом, сын утверждает, что тот похож на Пауля. Нам весело и хорошо вместе… не хватает только Доминика.

Потом Ева остается делать реферат по биологии, а мы с Элиасом идем к Хелене: пьем чай, восхищаемся рождественскими яслями, каждую из фигурок которых Герт самолично выстругал из кусочков дерева и рассматриваем детские фотографии мальчиков Шрайбер… Ник на них кажется мне маленьким ангелочком, от взгляда на которого у меня невольно замирает сердце.

Он всегда был самым красивым ребенком в мире, — тихонько шепчет мне Хелена, чтобы не услышали Пауль с Томми. Думаю, ей самой не верится, что она смогла породить нечто столь совершенное… Интересно, будет ли сын Ника хоть чуточку похож на своего отца? Эта мысль наполняет меня восторгом, и я незаметно кладу руку на свой плоский живот. Но тут же отдергиваю ее…

Он мне даже не позвонил…

… и не написал…

День почти заканчивается, и мы снова бредем с Элиасом по опустевшим улицам, подставляя лица пушистым снежинкам, пузатым, словно отъевшиеся мотыльки, которые падают нам прямо на языки и рестницы…

Снег всегда заставляет верить в лучшее, думается мне — когда идет снег, должны происходить чудеса!

Ева распахивает перед нами дверь с сияющей улыбкой на лице — не успеваю еще понять, что тому причиной, как вдруг замечаю большой чемодан прямо здесь у порога.

Доминик!

Надеюсь, приютите меня хотя бы на время, — говорит он мне с надеждой во взгляде. — Я нынче бездомный!

Подхожу и прижимаюсь к его груди, чувствуя быстрый перестук любимого сердца.

Это твой дом, можешь оставаться здесь сколько захочешь, — вдыхаю опьяняющий запах леса и карамели, растворяясь в умиротворяющем тепле мужского объятия, — тебе здесь всегда рады.

Он касается руками моей спины, лица, волос… Я почти готова разреветься, но сдерживаюсь.

В таком случае я, пожалуй, здесь задержусь, — произносит он звонко, целуя в уголок моих расплывшихся в блаженной улыбке губ.