Монк, распростертый на черном камне меж ними, тихо, невнятно стонал – то ли от удовольствия, то ли от страха.
– Я до сих пор не смог разгадать вас, – медленно произнес Клин, не сводя глаз с Холлорана. – Мои духовные силы ослабевают, когда вы находитесь рядом со мной. В чем же тут дело, Холлоран? Что вы из себя представляете...
– Я всего лишь наемный телохранитель, не более того.
Клин продолжал буравить Холлорана взором.
– Но вы представляете опасность для меня.
– Нет. Я здесь лишь для того, чтобы отвести от вас любую опасность, которая будет вам угрожать, – Холлоран напряг мышцы рук, собираясь с силами для борьбы, которой, похоже, было не миновать. – Скажите мне, Клин, объясните мне, наконец, что здесь происходит? Что все это значит?
– Я уже объяснял вам, и не один раз.
– Я хочу узнать гораздо больше. Каким образом вы можете... – он запнулся, не в силах подобрать слова – до того нелепым, бредовым ему представлялось все, что он слышал и видел.
– Овладеть чьей‑либо душой? – закончил за него Клин. – Впитать в себя ее живительную силу? – он рассмеялся, и смех его был похож на приступ кашля. – Этот секрет достался мне, и я берегу его.
Глаза Клина закрылись – сомкнулись воспаленные, покрасневшие веки, и на лице медиума появилась блаженная улыбка.
– Я почерпнул это знание из старинных записей, оставленных самим Господином. Они были надежно спрятаны от людей и покоились там же, где и Его тело. Целая груда испещренных клинописью таблиц лежало над останками, очевидно, чтобы поддерживать Его в долгом, мучительном ожидании. Он привел меня туда, в эту потаенную гробницу, много лет тому назад. В те времена я был еще зеленым невеждой, пустой раковиной, ждущей, когда внутри нее не появится прекрасная жемчужина. Я обнаружил эти древние таблицы в одиночной комнате, в склепе, расположенном глубоко под самым нижним слоем могил Королевской Усыпальницы в Уре. С величайшей осторожностью я вынес все записи и постепенно, строку за строкой, расшифровал их. Я – единственный, кто прочитал все, что там было написано. Как только я сложил таблицы вместе, мне показалось, что знаках, их покрывающих, заключена какая‑то древняя, таинственная и могучая сила. Они повествовали об удивительной мощи человеческого разума, о том, как некоторые естественные способности могут развиваться, если их направить в определенное русло, о колоссальном потенциале, заложенном в человеке, о возможности «творить»!
Он пошатнулся; его глаза все еще оставались закрытыми. Кайед нерешительно протянул руку, чтобы поддержать своего господина, но было видно, что араб боится прикоснуться к Клину.
Клин снова заговорил; теперь его голос стал более низким и звучным:
– Они учили порочным наслаждениям, учили искать и видеть величие в извращении и разложении. Как вы, наверное, уже догадались, я стал способным учеником; я впитывал в себя знания с той жадностью, с которой раскаленные пески пустыни поглощают влагу. Они научили меня жестокости, открыв ту власть, которую имеет страх над сердцами людей, и обучили искусству распознавать зло повсюду, под любой личиной, чтобы в конце концов использовать это зло в своих собственных целях. Из этих же источников я узнал, каким образом я могу избегнуть перерождения, в то же время сохраняя телесные и душевные силы, и как можно перенести свои собственные болезни и немощи на другой человеческий организм. Древние письмена повествовали о таинственной связи меж мозгом человека и скрытыми в земной коре источниками энергии. Я наслаждался этой древней мудростью, как самыми изысканными яствами!
Глаза Клина вдруг широко раскрылись; теперь они казались двумя темными маслинами, поблескивающими в глазницах.
– Цена, которую нужно платить за все это, не слишком высока, – прошептал он. |