— Нет, нет! — старец несколько раз легко провел пальцем по иглам в направлении роста, успокаивая зверька. — Запомни, мальчик — еж должен быть пойман и приготовлен в хорошем настроении, иначе его мясо станет ядом.

— Интересно, как его приготовить, этого ежа, чтобы он остался в хорошем настроении? — язвительно спросил Ким.

— Так в этом и есть высокое искусство зельеварения…

Ежонок увлеченно обнюхивал ладонь скитника, явно нацеливаясь опробовать ее на вкус. Чумон приподнял его, повертел, потыкал пальцем в брюшко.

— Мелковат… Ладно, пусть бежит. Ежа надо употреблять свежим, а у нас такой насущной необходимости нет.

Отпустив ежа в заросли, скитник с послушником двинулись дальше. Когда впереди замаячил просвет, Ким задал вопрос, над которым размышлял всю последнюю часть подъема.

— Учитель, вы ведь монах. Здесь, на Иголке, мясного даже по большим праздникам не едят… Как же насчет убийства живых существ на снадобья?

Чумон остановился на последнем валуне, глядя сверху вниз на послушника.

— Все живые существа когда-нибудь умрут, — сказал он. — Живое становится мертвым и снова оживает, этот круговорот происходит постоянно и не имеет конца. Сам факт смерти значения не имеет. Важно — как они умрут. И еще важнее — для чего. Важно, заметь, не столько для жертвы, сколько для убийцы. Бывает смерть во зло, а бывает и во благо… О, смотри, какой чудесный паук!

Старик вытянул перед собой руку, по которой полз мохноногий паук-крестовик, полюбовался на него и скинул его на Кима. Ким попытался увернуться, потерял равновесие и с криком сорвался с камня в поросшую ежевикой расщелину. Упругие колючие ветки смягчили падение, но Ким этого не оценил — ему показалось, что в него вцепились несколько тысяч пауков, а может, даже сколопендр.

— Лесные и горные пауки, — невозмутимо произнес старец, когда умолкли вопли и проклятия и ободранный, окровавленный Ким выбрался, наконец, из ежевики, — также употребляются как прекрасное кровоостанавливающее средство. Не могу не упомянуть об аналогичных свойствах толченого панциря черепахи, раковины устрицы и, разумеется, сушеного осиного гнезда. В данном случае могу только пожалеть, что мы слишком рано отпустили ежа. Отвар…

— Спасибо, я потерплю, — прохрипел Ким, выдергивая из себя шипы.

Каменный завал наконец закончился. Сразу за сухим руслом началась тропа, уводящая в лесистое ущелье. По обе стороны тропы вздымались лесистые горные склоны. Чумон остановился, чтобы передохнуть, жестом велел послушнику обернуться. Ким глянул назад — и даже ахнул от восхищения. Монастырь Каменной Иголки был виден как на ладони. Главный храм с многоярусной башней и окружающие его островерхие крыши казались расписными парусами волшебного корабля, плывущего по волнам редеющего розоватого тумана. Над горой всходило солнце, играя на золоченых черепицах.

Ким так загляделся, что забыл о своем наставнике. А когда оглянулся…

То, что старец Чумон совершенно не запыхался после тяжелого подъема, Кима уже не удивляло. Но такого он не ожидал даже от него! Чумон стоял на одной ноге, поджав другую к самому паху, оттопырив зад, сложив руки на спине и откинув голову назад. В этой нелепой позе он стал очень похож на цаплю, которую, по всей вероятности, и изображал.

— Отдохнем, — сказал старец, покосившись на Кима. — Встань как я.

Ким пожал плечами, поджал ногу — и немедленно упал. Вторая попытка оказалась более удачной — Ким успел в точности скопировать позу старца, прежде чем свалился.

— Пока не отдохнешь, дальше не пойдем, — заметил старец, за все это время ни разу не шелохнувшись.