К счастью, архитектор
был предусмотрителен и строил прочно: узкие окна ушли глубоко в стену, а
углы защищены большими каменными выступами.
Прежде чем переступить порог, я остановился полюбоваться гротескными
барельефами, которые ваятель разбросал, не скупясь, по фасаду, насажав их
особенно щедро над главной дверью, где в хаотическом сплетении облезлых
гриффонов и бесстыдных мальчуганов я разобрал дату "1500" и имя "Гэртон
Эрншо". Мне хотелось высказать кое-какие замечания и потребовать у
сердитого владельца некоторых исторических разъяснений, но он остановился
в дверях с таким видом, будто настаивал, чтоб я скорей вошел или же вовсе
удалился, а я отнюдь не желал бы вывести его из терпения раньше, чем
увижу, каков дом внутри.
Одна ступенька ввела нас прямо - без прихожей, без коридора - в общую
комнату: ее здесь и зовут _домом_. _Дом_ обычно служит одновременно кухней
и столовой; но на Грозовом Перевале кухне, видно, пришлось отступить в
другое помещение - по крайней мере, я различал гул голосов и лязг кухонной
утвари где-то за стеной; и я не обнаружил в большом очаге никаких
признаков, что здесь жарят, варят или пекут; ни блеска медных кастрюль и
жестяных цедилок по стенам. Впрочем, в одном углу сиял жарким светом набор
огромных оловянных блюд, которые, вперемежку с серебряными кувшинами и
кубками, взобрались ряд за рядом по широким дубовым полкам под самую
крышу. Никакого настила под крышей не было: вся ее анатомия была доступна
любопытному глазу, кроме тех мест, где ее скрывало какое-то деревянное
сооружение, заваленное овсяными лепешками и увешанное окороками -
говяжьими, бараньими и свиными. Над камином примостилось несколько
неисправных старых ружей разных образцов да пара седельных пистолетов; и в
виде украшений по выступу его были расставлены три жестяные банки пестрой
раскраски. Пол был выложен гладким белым камнем; грубо сколоченные кресла
с высокими спинками покрашены были в зеленое; да еще два или три черных,
потяжелее, прятались в тени. В углублении под полками лежала большая
темно-рыжая легавая сука со сворой визгливых щенят; по другим закутам
притаились другие собаки.
И комната и обстановка не показались бы необычными, принадлежи они
простому фермеру-северянину с упрямым лицом и дюжими лодыжками, силу
которых выгодно подчеркивают его короткие штаны и гетры. Здесь в любом
доме на пять-шесть миль вокруг вы, если зайдете как раз после обеда,
увидите такого хозяина в кресле за круглым столом, перед пенящейся кружкой
эля. Но мистер Хитклиф являет странный контраст своему жилью и обиходу. По
внешности он - смуглолицый цыган, по одежде и манере - джентльмен, конечно
в той мере, в какой может назваться джентльменом иной деревенский сквайр:
он, пожалуй, небрежен в одежде, но не кажется неряшливым, потому что
отлично сложен и держится прямо. И он угрюм. Иные, возможно, заподозрят в
нем некоторую долю чванства, не вяжущегося с хорошим воспитанием; но
созвучная струна во мне самом подсказывает мне, что здесь скрывается нечто
совсем другое: я знаю чутьем, что сдержанность мистера Хитклифа
проистекает из его несклонности обнажать свои чувства или выказывать
встречное тяготение. |