|
Будто осатаневшая от голода металлическая крыса вдруг спрыгнула откуда-то сверху мне на плечо и вцепилась в меня нержавеющими челюстями. Я упал на землю, вцепившись одной рукой в шею, и завыл (автомат, однако же, не выпустил.). — Руку ему, р-руку, Малышев! Руку от горла оторви! — заорал Гетьманов. Сержант, шедший рядом, вцепился в меня каким-то хитрым спецхватом, так что в первый момент мне было не ясно: хочет ли он отодрать мне руку от шеи или просто решил сломать ее к такой-то матери? Вдруг он отшатывается и начинает орать еще отчаянней меня, с привизгом, тонко-тонко, будто его режут во дворе китайского ресторана на мясо по- сычуаньски тупой бамбуковой пилой. — Оттаскивайте их! Капитан! Не туда! За ноги! Вертолет, окатив всех нас воздушной волной, резво стартовал. Вольнонаемному парню наши вопли — знак сматываться, ничего больше, просекли? Меня, как труп, тащили куда-то за ноги, а под черепом пылала, перекатывалась, раскаляя каждый нерв, убийственная боль. Гетьманов, не чинясь, вмазал мне под глаз, потом еще разок — под дых. Сильный, сукин сын! И это кабинетный ученый, называется! Потом я почувствовал, как он срывает мою флягу, отводит мою ладонь, зажимающую страшный укус на шее, и льет на рану ледяную воду. Стало малость полегче. — Антидот надо скорее, а так вся кожа спечётся, — бормотал Гетьманов, перебегая от меня к сержанту, которого заламывал Осипенко. — У меня есть антидот! — ору я ему. — В рюкзаке у меня! И как могу быстро выпутываю руки из лямок. — Да тихо же ты, мать твою! Товарищ сержант, я тебе, козлу, приказываю… — у-у-у-у-у-у-у-у! — отвечал ему Малышев. Хряск! Хряск! Хряск! Сначала в глаз. Потом — под дых! Опробованная метода у Павла Готлибовича! — Где химантидот?! — кричит ученый. — Есть?! Перед глазами плывет. Судорожно раскрываю шмотник. Где? А-а-а-а! До чего же все-таки больно! Хочется закрыть глаза, сжать шею, сжать голову и вновь кататься по земле, никого к себе не подпуская. Вот он, родимый. — Держите! — протягиваю шприц Гетьманову. Жало, но теперь целительное жало, вновь вонзается мне в шею! — Половины шприца тебе хватит, — деловито бормочет Гетьманов. — Заживет, не спечется. А половину, уж извините, вкачу сержанту. Если не возражаешь. — Конечно, не возражаю! Тем временем мне легчает… Мать твою, и в самом деле легчает! Как хорошо… Слышу, сержант тоже перестал биться в руках у Осипенко, знать, и ему дозу вкатили. — Что это было… т-товарищ капитан? — Чтоб я знал. — Спешная, непродуманная подготовка спасательной экспедиции, вот что это было. Ну, Малышев, вы теперь по гроб жизни обязаны нашему гостю. Если б не его запасливость, остались бы на всю жизнь калекой. С маху аж в самую «бороду» лицом влетели… Как еще живы остались. — А? А? — лепетал сержант. Оглядываюсь. Точно, с лопасти угробленного вертолета, по соседству с которым мы десантировали, свисает какое-то мочало. Я точь-в-точь рядом с ним приземлился. А сержант, когда мне руки заламывал, харей мог запросто в эту дрянь угодить. В темноте-то не видно… — «Жгучий пух»? — спрашиваю. |
