Странно...

Что странно?

Все странно. То, что Быстров неожиданно про­явил активность и в мгновение ока добыл эти доку­менты. Странно, что жена Старевича ничего не знает об этих конфликтах, а если и знает, то не говорит.

Ты знаешь, Костя, мне сегодня показалось, что ей известно очень много важного. Но почему она не стала колоться?

Это как дважды два четыре, Саша. Если она зна­ет, хотя бы гипотетически, конкурентов своего мужа...

Она мне сказала, что была в курсе его дел.

Тем более. Если она знает, но не говорит, то, по всей вероятности...

Он замолчал, внимательно разглядывая свои ногти.

По всей вероятности?

Боится, Саша. Жена Старевича просто боится.

Действительно. И как это не пришло мне в голо­ву?! Если Ада Сергеевна боится бывших конкурен­тов или, наоборот, подельщиков своего мужа, то все сразу становится на свои места. Тогда понятны и ее малоконкретные фразы, и, в общем-то, довольно спо­койное поведение. Кроме того, я, как следователь, не могу исключить версию ее участия в убийстве.

Я сегодня уже допросил ее в общих чертах. То есть не допросил, а побеседовал с ней. А на завтра вызвал Аду Сергеевну Старевич для подробного, де­тального допроса. Надеюсь, завтра она сообщит больше.

Меркулов с сомнением покачал головой:

Если она действительно что-то знает, то ее со­мнения могут оказаться не напрасными. И...

Мы посмотрели друг на друга. И нам в голову пришла одна и та же мысль.

20 часовМосква,центр

Потихоньку смеркалось. В конце сентября всегда так — день вроде длится долго, почти столько же, сколь­ко и летом, а потом — раз! — уже сумерки. И начина­ешь верить, что через каких-то два — два с полови­ной месяца начнется долгая унылая московская зима.

В кабинете было почти совсем темно. Только кое- где виднелись блики от наполовину открытых штор — на стеклянных дверях шкафов, на несколь­ких хрустальных вазах для цветов, ну и, конечно, на плоскостях полированной мебели. В которых, если хорошенько вглядеться, можно было разли­чить причудливые узоры карельской березы.

Самого хозяина кабинета разглядеть было труд­нее. Он сидел за огромным письменным столом и со­вершенно сливался с темными дубовыми панелями, которыми были обиты стены. Справа от хозяина каби­нета находилась стойка с Российским флагом, а пря­мо над его головой улыбался Президент. Все как и положено в кабинете у государственного чиновника.

Было тихо. Основная часть служащих давно ра­зошлась по домам. Только редко когда был слышен звук открываемой двери и мягкие шаги по ковро­вым дорожкам в коридоре.

Человек, сидящий за столом, нервничал. Он бес­прерывно курил, выпуская клубы дыма, которые большим сизым облаком скапливались где-то в рай­оне портрета Президента, отчего его становилось почти совсем не видно.

Человек докурил сигарету и потянулся за следу­ющей. Пачка «Мальборо» оказалась пустой. Он от­крыл ящик письменного стола и тут же с досадой задвинул его обратно. Потом заглянул в сигаретни­цу из темного дерева, которая при открывании из­дала мелодичный звук. Но и там было пусто.

Он забарабанил по столу. Схватил лежащий на столе черный круглый предмет и стал постукивать

им по столу. Этот предмет издавал тихие глухие звуки, как если бы был сделан из резины.

Это была хоккейная шайба.

Почти совсем стемнело. Человек встал из-за сто­ла и прошелся взад-вперед по кабинету. Шаги глохли на толстом пушистом ковре.

Он подошел к окну.

Просторная Ивановская площадь была совсем пу­ста. Разумеется, если не считать нескольких охран­ников, прохаживающихся по дорожкам на лужай­ках и по чистому кремлевскому асфальту. Серой громадой высился Успенский собор. За ним белела колокольня Ивана Великого.