|
Пожилой господин тоже выглядел недовольным. Так Франк познакомился с расположенной под железной лестницей тюремной амбулаторией, о существовании которой даже не подозревал. Это тоже был прежний класс, где кое-что переоборудовали: расставили лакированную мебель, натащили кучу всякого медицинского оборудования. Был ли врачом человек, перевязавший Франка? На рану, во всяком случае, он посматривал с тем же презрением, что и пожилой господин в очках. Относилось оно, конечно, не к самой ране, а к тому, кто ее нанес. Каждым своим жестом он как бы заявлял: "Опять этот!" "Этим" был не Франк, а офицер. Франку оказали первую помощь. Вырвали третий зуб - он шатался. Теперь у него не хватает трех зубов - двух передних, одного коренного. Время от времени, когда Франка выводят из камеры, лунки, где они сидели, приятно ноют. В главную квартиру его больше не возили. Из-за того, как обошелся с ним офицер с сигарой? Разумеется, нет: Франк не забыл об ударах, звук которых слышал здесь в утро своего прибытия. Это вопросы тактики. В очень многом Тимо прав. Он не знает всего, но общее представление о системе составил верное. Франка подлечили. Несколько раз водили вниз, в амбулаторию. Это было самое скверное: посещение ее чаще всего происходило в то время, когда окно открыто. Может быть, поэтому он так быстро и поправился? Он долго думал. На следующее утро после поездки в город умышленно не отметил день царапиной на штукатурке. Так же поступил и в следующие пять-шесть суток. Затем попытался стереть старые отметины. Теперь они его стесняют. Они - свидетельницы безвозвратно ушедшей поры. Тогда он еще ничего не понимал. Думал, что жизнь - там, на воле. Мечтал о минуте, когда выйдет отсюда. Любопытно! Сильнее всего он впадал в отчаяние именно тогда, когда отмечал очередной день, старательно процарапывая черточку на штукатурке. С этим покончено. Он научился спать. Научился лежать на животе, распластываться на досках койки и вдыхать собственный запах, зарываясь лицом в подмышку пиджака. Он усвоил также самое главное: нужно продержаться как можно дольше, и зависит это только от него самого. Он держится. Держится так хорошо и так этим гордится, что, если бы мог иметь контакты с внешним миром, непременно написал бы трактат, как следует держаться. Первым делом нужно отыскать себе угол, глубоко забиться в свой угол. Понимают ли, что это значит, люди, свободно расхаживающие по улицам? Дней десять Франк больше всего боялся, что его потребуют вниз для встречи с Лоттой. Она упомянула о новых свиданиях, которые надеется получить. Видимо, разрешения ей не дали, чтобы не показывать Франка в таком состоянии. Быть может, здесь ждут, пока лицо у него придет в более или менее нормальный вид? Он рад и этому. Лотта наверняка обращалась в какую-то инстанцию, она из кожи вон лезет - у Франка есть тому доказательства; ему выдали две передачи от нее. Колбаса, сало, шоколад, масло, белье, как и в первый раз. Что, кроме этого, мог он искать в передачах, которые так тщательно переворошил? Каждый вечер в комнате над спортивным залом опускается штора, зажигается лампа, и на месте окна остается лишь золотистый прямоугольник. Возвращается ли к этому времени муж? Да и есть ли он у женщины? Вероятно, да: у них ребенок; но вполне возможно, что муж тоже в заключении или за границей. |
