|
- О чем все-таки? - О том, что мне нечего вам сказать. Да, он знал. Отдавал себе отчет в возможности пыток, в том, что умрет, во всем. Можно подумать, умышленно добивался этого. Он плохо помнит, что было. Все сливается. Он, как молодой петушок, хорохорился перед высившейся над ним мощной глыбой, вел себя как мальчишка, напрашивающийся на пощечину. - Стало быть, сожалеешь, Фридмайер? - Да. Он смотрел офицеру в глаза. Уж не ждал ли он втайне заступничества со стороны второго офицера, работавшего под лампой у него за спиной? Не рассчитывал ли на снующих по коридору машинисток? Не повторял ли все еще про себя: "Это наверняка делается не здесь". Во всяком случае, держался он хорошо. Старался даже не моргать. Твердил одно: - Сожалею. И мысленно давал себе клятву даже под пыткой никого не называть - ни генерала, ни мерзавца Кромера. Ни одного имени. Ни одного. - Сожалею. - В самом деле сожалеешь, Фридмайер? Так скажи точно - о чем. И подумай, прежде чем отвечать. Ответил Франк глупо - свое он взял чуть позже: - Не знаю. - Сожалеешь, что вовремя не узнал, что мы делаем дырочки в купюрах, так ведь? - Не знаю. - Сожалеешь, что показывал эти деньги всем и каждому? - Не знаю. - И теперь сожалеешь, что знаешь о них слишком много. Вот! Ты сожалеешь, что слишком много знаешь, Фридмайер! - Я... - А сейчас ты пожалеешь, что не заговорил. Все происходило как в тумане. Ни тот, ни другой уже не понимали смысла собственных слов. Бросались ими друг в друга, как камнями, которые, не глядя, хватаешь с земли. - Ручаюсь, сейчас ты вспомнишь, все вспомнишь. - Нет. - Да. Я уверен, вспомнишь. - Нет. - Да. Подумать только! Такая пачка банкнот! Иногда казалось, что офицер балагурит; иногда лицо его становилось свирепым. - Припоминаешь, Фридмайер? - Нет. - В твоем возрасте все в конце концов все припоминают. Сигара! Франку чаще всего мерещится именно сигара, то приближавшаяся к его лицу, то удалявшаяся снова, и чужое лицо, которое то багровело, то покрывалось пятнами, в то время как фаянсово-голубые зрачки оставались неподвижны. Он ни у кого - да еще так близко! - не видел подобных зрачков. - Ты гадина, Фридмайер. - Знаю. - Ты заговоришь, Фридмайер. - Нет. - Фридмайер... Забавно все-таки наблюдать, как взрослые люди всю жизнь продолжают делать то, что делали в школе! Офицер держался, как старшеклассник с малышом, нет, как учитель, который завелся с юным упрямцем. Он выбился из сил. Отдувался, почти умолял. - Фридмайер. Франк решил на все отвечать только "нет". - Фридмайер... На письменном столе лежала массивная медная линейка. Офицер схватил ее и, чувствуя, что вот-вот утратит самообладание, повторил: - Мой маленький Фридмайер, пора наконец уразуметь. |
