Решив не перекрывать противнику пути к отступлению, отец удовлетворенно кивнул, услышав от метрдотеля, что тот не находит в продукте никаких изъянов, но, разумеется, просит прощения у гостей, на что отец кивнул еще более удовлетворенно.

— Подарок администрации, — проскрежетал метр и велел подать нам рагу из залайских раков с укропной подливкой, и этим жестом чуть было не выиграл поединок, оставив нас с нашими купонами, но отец тут же заказал шампанское.

— Советского, друг мой, потому что советское — значит отличное, или я ошибаюсь? — и он подмигнул официанту, который ответил ему таким каменным выражением лица, что каменнее не бывает.

Победа! — это чувство передалось всем нам.

— Только не увлекайся, Мати, — время от времени спохватывалась мать, но сама тоже немного выпила.

В конце обеда, уже после кофе, отец с озабоченным видом подозвал официанта, тот угодливо подскочил, про себя проклиная его — ведь тухлых квакушек повесят на них, разнос будет дикий, но до выговора дело, конечно же, не дойдет.

— Jawohl, Herr Doktor! — Тут явно сказывалось влияние Вены, где «Herr Doktor» — любой мужчина, а уж в очках тем более.

— Вот что, друг мой, настал момент, когда обязательно нужно чего-нибудь выпить.

— О-о! (Мамочка.)

— Nicht о-о, — и взглянул на мать таким фантастическим взглядом, что та сразу обо всем забыла, точнее, сразу все вспомнила, вспомнила того далекого стройного юношу, при виде которого всю ее охватывала дрожь. — Словом, друг мой, бутылку доброго коньяка, но только сию же минуту, — и хлопнул гарсона по заднице, как конягу, пошел, мол, пошел! — Вдарим по коньячку, — сказал он и со вздохом еще раз взглянул на мать. Та, окончательно забыв о строгости, в том числе и языковой, изъявила готовность вдарить. Или хотя бы пригубить рюмочку.

— Пригуби, голубушка.

— И я, я тоже хочу пригубить, — заверещали мы.

Ну а добрый коньяк требует, как известно, и доброй сигары.

— В этом деле, дружище, мы можем рассчитывать только на Кубу, оплот мировой революции! — Он томно прикрыл глаза. — О, эти жирные исполинские ляжки! На которых эти сладкие бабы-кубинки, эти грандиозные тетки скатывают сигары! И не сомневайся, дружище, аромат, этот уникальнейший аромат кубинской сигары — отсюда, от этих потрясающих ляжек! — Ассортимент оказался на удивление богатым, и отец, попижонив немного, остановился на «Inter Muros Grandioso», любимых сигарах Фиделя Кастро. — Вообще, Фидель этот — молоток, далеко пойдет. Ein Mörder. Inter Mörder Grandioso…

Вот сука, еще измывается! Да ты сам-то кто? Чего ты тут из себя строишь? Тоже мне фраер нашелся, фараон египетский!.. Ты думаешь, я не понимаю, что ты лопочешь? Выпендриваешься, провоцируешь тут все время! По какому праву? Потому что у тебя, бляха, денег навалом, а у меня ни фига? Ну и что с того? Что ты мне здесь мозги компостируешь, про русских да про Москву, про оплот мировой революции, будто я идиот последний? Мне эти русские вместе с Москвой их до фонаря, точней, не до фонаря, потому что они сюда будут бабки гнать, им так дешевле обойдется, не стрелять же все время, кормить нас будут они, а не вы, мудаки! Где вы были в 56-м? Нигде! Хрен знает, где вы тогда были! Австрияки? Какие еще австрияки? Да нету давно никаких австрияков, и венгров нету! Что значит австрийцы? «Рапид» да «Аустрия», что ли? Когда-то были, да вышли все, я знаю, мы проходили, 150 лет под турками, 400 лет под Габсбургами, вот и все, бля, но я на тебя, мудака, не сержусь, отобедаешь — раскошелишься, если уж очень хочется барина из себя поломать, так за это платить полагается, жаль вот только, не удалось тебе втюхать лягушек, которых Йожи забыл в холодильник поставить, а то бы мы тебя в одно место поцеловали! Впрочем, раки-то не свежее были, только мы их укропной подливочкой освежили, ну да ладно, сойдет и так, лабанц мой дорогой, немчура поганая! — подумал официант и любезно раскланялся.