ДЖОН БРАУН. Почти нет.

ДОКТОР СТАРРИ. Постараюсь незаметно пронести флягу для раненых.

^{Уходит, в одной руке у него черный чемоданчик с медикаментами, а в другой — белый носовой платок, которым он размахивает над головой. Действующие лица на сцене замирают в неподвижности. Свет гаснет: проходит длительное время. Потом площадка освещается вновь. Действующие лица приходят в движение. Предрассветные сумерки. Освещение меняется соответственно времени суток.}

ДЖОН БРАУН (на протяжении всей этой сцены не расстается с ружьем). Солдаты, вы не спите?

ДВА ГОЛОСА. Нет, сэр. Не спим.

ДЖОН БРАУН. Нельзя засыпать. Скоро рассвет.

ТЕЙЛОР. Мы не заснем.

ДЖОН БРАУН (подходит к Оливеру). Как ты, сынок?

ОЛИВЕР. Отец, сжалься. Избавь меня от страданий. Пристрели.

ДЖОН БРАУН. Пристрелить солдата моей армии? Нет.

ОЛИВЕР. Ты пристрелил бы коня, если бы он был смертельно ранен? Яви такое же милосердие своему сыну.

ДЖОН БРАУН. Нет.

ОЛИВЕР. Воды.

ТЕЙЛОР. Сейчас подам. (Дает Оливеру напиться).

ДЖОН БРАУН (переходя к Уотсону, обращается ко всем). До рассвета осталось недолго. (Щупает Уотсону пульс). Уотсон?

УОТСОН. Мне холодно, отец.

ДЖОН БРАУН. Вот тебе мой шарф. (Шпага мешает ему, он нетерпеливо отстегивает ее и кладет на землю).

УОТСОН. Как собаку подстрелили. А я ведь нес белый флаг.

ДЖОН БРАУН. Я это видел. И бог видел. Утешься, сын. (Дает ему воды и склоняется над ним, укладывая его поудобнее).

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН. Капитан Браун, зачем вы так упорно держитесь за этот рубеж? Ваш конец — лишь вопрос времени.

ДЖОН БРАУН. Господь послал меня сюда. Господь, по моему разумению, повелевает мне здесь оставаться. Да и потом, вам просто на руку, чтобы я сдался.

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН. Возможно, вы правы. При всем том мне не хочется быть свидетелем того, как над вами и всеми вашими сторонниками учинят неминуемую расправу.

ДЖОН БРАУН. А я думаю, сударь, вам еще меньше хочется быть свидетелем того, как мало способен Юг отразить нападение.

^{Полковник Вашингтон какие-то мгновения молчит, внимательно изучая Джона Брауна. У него созрел план. Полковник во что бы то ни стало хочет подорвать стойкость Джона Брауна и убедить его сдаться. Джон Браун все больше раздражается, что его отвлекают, мешая ему ухаживать за Уотсоном. Он старается прервать обмен репликами, но всякий раз не может устоять против искушения ответить на очередной вопрос полковника Вашингтона.}

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН. Капитан Браун, рано утром, когда меня взяли в плен и привели сюда, вы мне сказали, что вы — сподвижник господа бога, облеченный миссией освободить рабов.

ДЖОН БРАУН. Верно.

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН. Но если вы сподвижник бога, почему вы терпите неудачу?

ДЖОН БРАУН. Я пока еще не потерпел неудачу.

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН. Полноте, любезнейший. Здание окружено войсками, к нему стянуты три-четыре тысячи солдат. Из Вашингтона подошла морская пехота. Едва займется заря, как ваша участь будет решена. Как же господь попустил, чтоб вы отважились на столь безнадежное предприятие?

ДЖОН БРАУН. Если Харперс-Ферри обернется для нас поражением, вина в том моя, и только моя.

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН. Как же так?

ДЖОН БРАУН. Возлагая на человека миссию, господь лишь указывает ему общее направление. Выбор на Харперс-Ферри остановил я сам.

ПОЛКОВНИК ВАШИНГТОН. Вот оно что. Успехом вы были бы обязаны богу, за неудачу отвечаете сами. Весьма несправедливо со стороны господа. Скажите, капитан, а в какую минуту по ходу действий сподвижнику господа бога полностью открываются господни планы?

ДЖОН БРАУН. Он постигает их по ходу действий и полностью не знает до последней минуты.