-  Щенок, - с трудом, но почти любовно выговорил он. - Явился?

    -  Не хами, дядя, - пацаненок скривил губу. - Узнал?

    -  Давно не виделись… - прохрипел жрец и беззвучно, жутковато засмеялся. Он знал, что сейчас произойдет, и испытывал невероятное облегчение, почти счастье. Воинов-младший успел вырасти за те месяцы, когда скрывался от них, или, скорее, возмужать; он был красив…

    -  Простите, - вежливо сказал второй голос, незнакомый, - а вы, собственно, кто?

    Павел Валентинович повернул голову.

    На подоконнике, над самой подушкой, сидел, обняв колено, невыразительной внешности парень. Он не изъявлял желания слезать с шестка, и под взглядом верховного жреца бога войны даже не шелохнулся. У него было до странности неопределенное выражение лица - не робкое и не наглое, даже не то, которое называется задумчивым, хотя Ивантеев уверенно сказал бы, что парень себе на уме.

    -  Я? - усмехнулся Павел Валентинович почти дружелюбно. - Я… верховный жрец этого… недоразумения, - и мотнул подбородком в сторону подростка в камуфляже.

    -  Извините, пожалуйста, - сказал парень на подоконнике, - но, по-видимому, это все-таки я.

    -  Что?.. - нелепо переспросил Ивантеев.

    -  Верховный жрец - я.

    Высказав это невероятное предположение, парень подумал, покопался за пазухой и извлек на свет ритуальный нож. Тот оказался непривычно красивым - темным, узким, с узорной рукоятью, напоминавшим не финку, как большинство жреческих ножей и собственный клинок Павла Валентиновича, а скорее кортик. Золотоволосый подросток, легкомысленно вертевшийся в кресле, улыбнулся парню как родному, лучезарно и чуть ли не с обожанием.

    Павла Валентиновича сотряс дикий гиений хохот.

    Он смеялся громко и хрипло, захлебываясь, дрожа, он вцепился скрюченными пальцами в дверь, но не удержался и сполз на пол; упершись на четвереньки, он стоял, кашляя и рыдая от смеха, в глазах мутилось, но в груди становилось все легче, легче, легче, по щекам текли слезы, шею заливал пот, брюки потемнели спереди, он повалился на паркет мешком и, не в силах уже смеяться, корчился, стукая о паркет лысеющей головой. Новый припадок хохота заставил его визжать и скулить, он схватился за край красного шерстяного ковра и попытался завернуться в него.

    -  Что это с ним? - подозрительно спросил Жень, выбираясь из кресла.

    Ксе подумал и сказал:

    -  Крыша поехала.

    Бог подошел вплотную и брезгливо потрогал сумасшедшего носком ботинка. Тот только хрюкнул по-поросячьи, возясь в ковре.

    -  Ну блин, - сказал Жень разочарованно. - И мстить-то некому… обидно.

    -  Это карма, Жень, - проговорил Ксе, убирая нож.

    -  Чья?

    -  Его. Карма ему отомстила. Что-то такое все равно случилось бы, не в этой жизни, так в следующей.

    Ксе подумал и добавил:

    -  А насчет отомстить… Ты еще ему и поможешь, если убьешь. Меньше искупать придется.

    -  Да?.. - рассеянно сказал божонок, глядя на Павла Валентиновича; тот успокоился и лежал тихо, завернувшись в ковер.

    По головному офису ЗАО «Вечный Огонь» разнесся грохот автоматной очереди.

    …На другом краю города, не просыпаясь, шевельнула ушами белая кошка. Тихо зарычал свернувшийся под столом рыжий кобель кане-корсо, а второй, нечистопородный черный доберман, поднял голову, встретившись глазами с ястребом.