Над неоновыми огнями вывесок, над озаренными автострадами, над подсвеченными шпилями сталинских высоток и башнями небоскребов парил ястреб.

    -  Ну молодец, - с усмешкой сказал Даниль, отпивая из чашки, и небрежно продолжил. - Слушай, Гена…

    -  Ого! - вдруг сказал Гена и глянул в сторону.

    -  Что? - машинально спросил Даниль, хотя и сам почувствовал в тот же миг.

    -  Как стихию-то тряхнуло, - пробормотал руководитель практики. - Мать моя женщина честная… Слушай, Дань, - сказал он, непривычно посерьезнев, - рад был тебя видеть, честно, потом еще как-нибудь пару тем перетрем. А сейчас мне к Анатольичу завалиться надо.

    -  А что случилось? - встревожился аспирант; мысли и опасения сменялись бешеным калейдоскопом. Где-то далеко - но все же недостаточно далеко отсюда - великие стихийные божества сотряс страшный удар; волна от него все еще катилась по Матьземле, заставляя богиню вздыбливаться и кричать, точно отведавшая кнута лошадь. Даниль немедленно вспомнил Женя и Ксе, аномалию, нкераиз, эксперименты Ящера и перепугался всерьез.

    Гена молчал, глядя в окно так, будто что-то мог в нем увидеть.

    -  Что случилось? - громче повторил Сергиевский, поднимаясь со стула. - Слушай, может, мне с тобой тоже к ректору? Как-никак…

    Раскосые темные глаза Гены сузились, лицо его стало жестким и непроницаемым, как у древнего восточного воина.

    -  Иди домой, - сухо сказал он; это звучало почти приказом. - Надо будет - позовем.

    -  Ген…

    -  Данька, я не шучу.

    Даниль заморгал, отступая. Мрачный Гена - это было что-то ужасающе неправильное и пугало больше, чем проблемы со стихийными божествами.

    -  Гена… - начал Сергиевский, понимая, что в ближайшее время расспрашивать его по поводу загадочных программ не сможет, а эксперименты Ящера к происходящему могут иметь отношение самое прямое, - а…

    -  Я тороплюсь, - отрезал Гена почти зло. - Закрой кабинет, ключи на столе.

    И ушел через точки.

    Даниль выругался и упал на стул.

    Он знал, что однажды интуиция его подведет, и следовало ожидать, что подведет она, по закону подлости, в самый неподходящий момент, но что этот момент окажется настолько неподходящим… Исходя из логики и опыта, аспирант решил сначала дать Гене наболтаться, а потом уже перейти к важным вещам - и вот, пожалуйста, случилось непонятно что, главный практик института рванул разбираться, и ни спросить, ни предупредить Даниль не успел… Сергиевский почувствовал себя беспомощным и разозлился.

    Три вещи всегда действовали на него благотворно - страх, шок и злость. Страх перед Ящером заставлял его совершенствоваться; шок заставлял забыть о страхе, смелый от неожиданности Даниль разгонял адский зверинец и реанимировал мертвых… а перед злостью отступали и страх, и шок. Ленивый Даниль злился крайне редко, но способен был в этом состоянии, кажется, на все.

    Мир не сошелся клином на Гене.

    Был еще один человек, который мог рассказать о программах Лаунхоффера. Отправляться домой и сидеть там тихо Сергиевский точно не собирался; он намерен был любой ценой выяснить, что происходит, а потому достал мобильник, вызвал адресную книгу и почти успел позвонить Ане Эрдманн.

    Он едва не выронил телефон, когда тот взорвался звонком у него в руке. Подлая интуиция снова включилась, мурашки ссыпались по спине, уведомляя об исключительной важности связи.