- На кой мне, скажи пожалуйста, лаборант? - философски вопросил Гена. - Вот вроде тебя: ленивый разгильдяйственный тип.
- Спасибо.
- Правду говорить легко и приятно, - покивал Гена. - Но тем не менее, зачем оно надо, если для этой цели всегда можно написать программу? Тут уж теория, практика, как хочешь, а во всем мире в институтах тонкого тела лаборанты у дельных спецов искусственные. Хочешь, свою покажу?
- Э-э, - только и успел сказать Даниль, когда Гена с шиком прищелкнул пальцами, и посреди кабинета оказалась загорелая мелированная красотка в мини-бикини…
…которая немедля схватила со стола какую-то папку и немилосердно, без малейшего почтения стала охаживать ею создателя. Гена уронил на колени стакан с горячим чаем и заорал как резаный. Он спасался от лаборантки, а Даниль хрюкал, стонал, булькал и сползал на пол от смеха, думая, что злой шутник Гена совершенно не боится сам оказаться посмешищем, и это в нем подкупает.
- Чтоб тебя! - яростно сказала красотка, устав буянить. - Только что ведь отпустил, сказал, все на сегодня! Я только кремом намазалась!
- Ну сорри, бэби, прости подлеца, - взмолился Гена, жалобно моргая. - Больше не буду.
- Тьфу! - передернула плечами мелированная и с достоинством растаяла в воздухе.
- Гы-ы! - радовался Даниль, чувствуя себя питекантропом.
А потом помрачнел.
- Ты чего это? - удивился Гена, наливая новый стакан взамен выплеснутого.
- У некоторых, - сказал Сергиевский со вздохом, - тоже есть чувство юмора. Но оно совсем другое…
- Да почему же? - оптимистично спросил Гена и уселся в кресло, грея ладони о стакан. - Придумал чудовище и радуешься как дитя - это у нас общее. Скажешь, Эльдрат не чудовище? Стерва та еще. В свое время Анатольич, йопт, обещал лично убить тяпкой того, кто расскажет Эрику про Ктулху. Боялся, что сотворит. Это ж международный скандал!..
Даниль аж подавился:
- И…
Гена расхохотался.
- Да скучно ж это, - сказал он, - чего там интересного. Есть идейки и побогаче. Я вообще вчера пришел к нему, статью одну обсудить хотел… потом валерьянку пил! Не вру!
«Соврет, - понял Даниль, но только ухмыльнулся, отправляясь наливать себе чашку: от вида Гены, тетешкавшегося с чаем, пересохло во рту. - Пускай, а я потом спрошу - навравшись, чего-нибудь толковое скажет». Гена был, конечно, профи и спец, но болтун страшеннейший. Если задавать ему вопрос в лоб, потом минут десять приходилось выслушивать различные соображения, философствования и просто чушь, которую тот находил забавной. Если события не торопить, Гена рассказывал истории позанятней, а выговорившись, мог действительно дать внятный ответ.
- Прихожу это я, - вещал он, развалившись в кресле и поигрывая чаем в стакане, - а Лаунхоффер сидит, йопт, довольный, будто косячок забил, и улыбается. А перед ним - такое! Такое! блин… во сне увидишь - не проснешься. Я говорю - ой, что это? Он этак щурится на свой лад и спрашивает: «Нравится?» Я, признаюсь, присел слегка, но отвечаю твердо: «Хорош!» А он умиленно так: «Красавец!» Я так бочком-бочком обошел и спрашиваю деликатно: «А что это он у тебя такой неласковый?» Ящер прямо расцвел: «Весь в меня», - говорит. Тут я ему и говорю: «Эрик Юрьевич, скажите пожалуйста, где вы такую траву берете?» Но это я из вежливости говорю, потому что тут не трава, тут явно что-то потяжелей в организм положить надо было. |