— Не стоит опасаться. Твой гений не собьется с пути и не увязнет в житейской прозе. С гениями такого не случается. Чем больше живу, тем больше убеждаюсь.

— Уж тебя-то точно никто не собьет с пути, Джейн. Правда, у тебя как раз есть сила воли.

— И тем не менее, Себастиан, мне следовало бы больше, нежели Вернону, опасаться «сбиться с пути». Я знаю, чего хочу, и добиваюсь этого. Он не знает, чего он хочет, и не знает, хочет ли именно этого — но это хочет его... И это — чем бы оно там ни было — свое получит. Не важно, какой ценой.

— Ценой для кого?

— Боже мой, хотела бы я знать...

Себастиан поднялся.

— Я должен идти. Спасибо, что накормила.

— Спасибо за Радмагера. Ты настоящий друг, Себастиан. Думаю, успех тебя не испортит.

— Успех!.. — он махнул рукой.

Джейн положила обе ладони ему на плечи и поцеловала.

— Милый Себастиан, я надеюсь, ты получишь свою Джо. Но даже если нет — у тебя будет все остальное!

Герр Радмагер не появлялся две недели. Он появился внезапно, без предупреждения, в половине десятого утра. Прошел в квартиру, не произнеся ни слова в свое оправдание, и принялся разглядывать стены в гостиной.

— Вы сами выбирали обстановку и обои? Я прав? -Да.

— Живете одна?

— Да.

— Но так было не всегда?

— Нет.

Радмагер неожиданно одобрил:

— Хорошо.

Затем скомандовал:

— Подойдите сюда.

Он взял ее за обе руки и придвинул ближе к окну, к свету. Затем осмотрел с ног до головы. Ущипнул за кисть, велел ей открыть рот, заглянул в горло. И напоследок обхватил своей большой рукой за талию.

— Вдохните — хорошо! Теперь выдох — резко!

Потом вынул из кармана сантиметр и заставил ее несколько раз повернуться, делая замеры, после чего убрал его обратно в карман. Казалось, ни он, ни Джейн не видят ничего странного в том, что происходит.

— Все в порядке, — подытожил Радмагер. — Грудная клетка великолепна, горло тоже в хорошем состоянии.» Вы умны — я делаю этот вывод из того, что вы не перебивали меня. Я мог бы найти много исполнительниц этой партии с голосом лучше вашего. Ваш голос правдив, красив, чист, как серебристый иней. Но стоит вам сорвать его — и он пропадет. Что тогда?

То, что вы поете сейчас — абсурд. Не будь вы так дьявольски упрямы, вы не стали бы исполнять эти партии. Тем не менее я уважаю вас как актрису.

Он помолчал, затем продолжил:

— Теперь послушайте меня. Моя музыка красива Она не повредит вашему голосу. Когда Ибсен создал образ Сольвейг, он отразил один из прекраснейших женских характеров. В моей опере все — и успех, и провал — зависит от Сольвейг. Дело тут не в певице. Есть Каваросси, Мари Вунтер, Джоан Дорта — все они мечтают исполнить эту партию. Но они мне не нужны. Кто они такие? Неразумные животные с прекрасными вокальными данными. А мне для воссоздания образа Сольвейг нужен идеальный инструмент, разумный инструмент. Вы молодая певица, еще не известная. В следующем году вы будете петь в Ковент-Гардене у меня в «Пер Гюнте». Теперь слушайте...

Он сел за фортепиано и начал играть — это была странная монотонная музыка...

— Это снег, вы слышите — северный снег. Таким должен быть ваш голос — снегом. Он бел, как дамасский шелк, и по нему идет узор. Но узор этот в музыке, не в вашем голосе.

Он продолжал играть. Монотонные, повторяющиеся звуки — но вот ухо уловило то, что переплеталось с ними — то, что он называл узором.