|
Приказ передал ему комендант - рослый детина с черными, как мартовская ночь, страшными глазами и пышной растительностью на щеках, вроде бакенбард. Иван Ильич несколько растерялся, начал объяснять, что он не артиллерист, а пехотинец, и не может взять на себя ответственность командовать батареей. Комендант сказал тихо и угрожающе: - Товарищ, вам понятен приказ? - Понятен. Но я объясняю же вам, товарищ... - В данный момент командование не нуждается в ваших объяснениях. Вы намерены выполнить приказ? "Ох, ты, черт, как тут разговаривают", - подумал Иван Ильич и невольно подбросил руку к козырьку: "Слушаюсь", - повернулся и пошел на пути... В этом городе были совсем не похожие ни на что порядки. На вокзалах, например, в иных городах, если нужно пройти куда-нибудь, - шагай через лежащих вповалку переодетых буржуев, дезертиров, мужиков и баб с мешками, откуда торчит петушиный хвост либо сопит поросенок. Здесь было пусто, даже подметено, хотя пыль, гонимая ветром через разбитые окна, густо устилала плакаты на стенах и давно покинутый буфетчиком прилавок. Здесь и разговаривали по-особенному - коротко, предостерегающе, точно положив палец на гашетку. Иван Ильич без лишней беготни и без крику быстро получил паровоз и наряд на погрузку. Позвонил в штаб о Сапожкове, и оттуда ответили: "Хорошо, берите его на свою ответственность..." Команда уже грузила орудия на две платформы под раскачивающимися фонарями. Иван Ильич стоял и всматривался в лица моряков. Вот Гагин, новгородец, с глубокими морщинами жесткого лица, с черными волосами, падающими из-под бескозырки - "Беспощадный" - на лоб до бровей; вот помор Байков, с широкой, будто подвешенной к маленькому лицу, забитой пылью бородой, с круглой головой, крепкой, как орех, - балагур и запивоха. Все девять товарищей ухватились за колеса пушки, вкатывая ее по круто поставленным доскам, а Байков то тут присядет, то с другой стороны взглянет: "Идет, идет, ребята, поднажми, давай..." Кто-то даже пхнул его коленкой: "Да берись ты сам, чудо морское..." Вот нижегородец, из керженских лесов, Латугин, с широким, дерзким лицом, ястребиным, должно быть, перебитым в драке, носом, среднего роста, силач, умница, опасный в ссоре и "ужасно лютый" до женского сословия... Вот - Задуйвитер... - Иван Ильич, - к нему подошел Шарыгин, - вы знаете, где это Воропоново? - Ничего я тут не знаю. - Да вот тут же, рядом, под самым Царицыном, - здесь и фронт... Белые, говорят, так и ломят... Артиллерии - сила, и танки, и самолеты... Да за войском еще тысяч сто мародеров-казаков едут на телегах. Шарыгин говорил тихо и возбужденно, синие глаза его блестели, улыбаясь, красивые губы дрожали. Иван Ильич нахмурился: - Вы что, в серьезных боях еще не бывали, Шарыгин? - У того вспыхнуло лицо, и краска перелилась на маленький нос, он так и остался красным. |
