Сам самогон, таким образом, тоже можно было приобщить к делу, и участие в распитии придавало совершенно новый смысл понятию «уничтожение улик».

«Перстень», без сомнения, был кольцом-маркизой, популярным после фильмов по роману Анн и Сержа Голон об Анжелике. Такие носили почти все женщины, девушки и бабушки.

– И куда вы дели этот перстень?

– Отдал безвозмездно за самогон Машке, – гордо сказал Аристархович. – Только тсс! Машка говорит, что сие не самогон, а вода живая! С секретным ингредиентом, хотя между нами – чего там секретного. Что я, аcorus calamus[3] не узнаю? Узнаю. Узнал. Вот и сейчас узнаю, в процессе употребления. Эмпирически.

– Ничего себе! – повторил майор. – А где Машка живет? Мне позарез святой воды надо.

– Там, – неопределенно махнул рукой Евстахий, – возле киоска.

– Ага, – неопределенно отозвался Дмитрий, поглаживая кошку, которая, учуяв самогон, явно испытывала желание сбежать куда подальше. – А модель колесницы не разобрали, Евстахий Аристархович? Всегда было интересно, на чем советские демоны раскатывают.

– Римская, – без колебаний сообщил бомж. – С крыльями Гермеса!

«С закрылками, что ли. Или вообще «Волга»?»

Понятно было, что с этим свидетелем каши не сваришь. По крайней мере, пока. И список дел, казавшийся до выхода из управления таким простым и понятным, рос, как оползень.

Профессора нужно было отправить в вытрезвитель, а потом в больницу под охрану, чтобы не сбежал, – еще потребуются люди, которых и так нет!.. – экспертов вызвать, следы с дороги снять, котенка занести домой, не забыв по дороге заскочить в магазин хотя бы за молоком. Найти Машку у киоска и изъять перстень для опознания в надежде, что она его еще никуда не сбагрила. Хотя бы звонков по объявлению можно было не ждать до завтра, когда выйдут газеты. И еще отчеты, так и оставшиеся недочитанными. А где взять столько времени?

Дмитрий словно наяву услышал голос Деда: «Начальник должен руководить, а не носиться, как мышь безголовая».

Так, увы, у него не получалось.

«А еще пообещал вечером помочь Ольге с переездом. И не просто пообещал, а сам предложил».

Переезд получался вместо работы… но не совсем, потому что любое время, проведенное с Ольгой на людях, получалось работой, причем важной. А значит, на завтра, скорее, стоило перенести именно отчеты. Именно и исключительно поэтому, а вовсе не потому, что хотелось ведьминской компании.

«Ну да. А маньяк ездит на римской колеснице с крылышками».

По дороге, уже совсем близко от шоссе, он заметил в стороне высокий, в три этажа, остов здания, приткнувшегося к склону сопки. Фронтоны, колонны, розетки, остатки красной – или розовой? – краски. Необычная заброшка. Величественная, даже в таком облезлом виде: легко можно было представить, как она выглядела когда-то давно, когда тут проводили службы. Высоченная, сияющая свежей краской, сияющая стеклами огромных, в пол, окон. Сейчас от этого величия осталась только тень. К розовому зданию сзади было пристроено другое, белое, одноэтажное, со стрельчатыми башенками.

«Та самая кирха, что ли? Да, тут вряд ли осталось много веры, которой можно лечиться. Зайти, что ли? Даже не знал, что тут такое есть, и при этом выглядит как-то знакомо. А! Точно же! Она была на одной из фотографий Зои, только ракурс другой!»

Дмитрий бросил взгляд на небо. Тучки, которых только что, казалось, вовсе не было, явно собирались в дождевой фронт, чтобы объявить войну не на жизнь, а на смерть.