— Поскорее бы снять туфли, — сказала Мария. — И переодеть маленького Горацио. — Сейчас, сейчас, мой хороший.

К счастью, до «Георга» оказалось недалеко. Толстуха-хозяйка, встретившая их на пороге, сочувственно оглядела Марию, провела их в комнату и тут же послала служанку за горячей водой и полотенцами.

— Сейчас, мой сладенький, — успокаивала хозяйка маленького Горацио.

— Ox, — сказала Мария, садясь на кровать и стаскивая туфли.

Хорнблауэр стоял у двери, ожидая, пока внесут сундуки.

— Скоро вам рожать, мэм? — спросила хозяйка. В следующую секунду они с Марией уже беседовали о повитухах и всеобщей дороговизне — последнюю тему затронула Мария, желавшая поменьше заплатить за комнату. Слуга с парнишкой принесли багаж и поставили в комнате, прервав разговор двух женщин. Хорнблауэр торопливо вытащил из кармана ключи и встал на колени у сундука.

— Горацио, дорогой, — сказала Мария, — мы обращаемся к тебе.

— А… что? — рассеянно спросил Хорнблауэр через плечо.

— Хотите чего-нибудь горяченького, сэр, пока готовится завтрак? — предложила хозяйка. — Пунша? Чашечку чая?

— Нет, спасибо, — ответил Хорнблауэр.

Он уже открыл сундук и лихорадочно распаковывал вещи.

— Неужели ты не можешь подождать до завтрака, дорогой? — спросила Мария. — Тогда я все разберу сама.

— Боюсь, что нет, мэм, — ответил Хорнблауэр, неподнимая головы.

— Твои лучшие рубашки! Ты их помнешь! — возмутилась Мария.

Хорнблауэр вытаскивал из-под них мундир. Положивеговдругой сундучок, он принялся искать эполет.

— Ты собираешься на корабль! — воскликнула Мария.

— Конечно, дорогая, — сказал Хорнблауэр.

Хозяйка уже вышла, и разговаривать можно было свободно.

— Но ты должен сначала позавтракать! — убеждала Мария.

Хорнблауэр заставил себя согласиться.

— Ладно, пять минут на завтрак, после того, как я побреюсь, — сказал он.

Он разложил мундир на кровати, хмурясь, что тот помялся, развязал лакированную коробку, вынул треуголку, потом скинул сюртук, лихорадочно развязал шейный платок и снял чулки. Маленький Горацио вновь принялся жаловаться на свою горькую жизнь.

Пока Мария успокаивала ребенка, Хорнблауэр развязал мешочек с туалетными принадлежностями и вытащил бритву.

— Я снесу Горацио вниз и дам ему хлеба с молоком, дорогой, — сказала Мария.

— Да, дорогая, — ответил Хорнблауэр сквозь пену. В зеркало он поймал отражение Марии, и оно мигом вернуло его к действительности. Мария жалобно смотрела ему в затылок. Он отложил бритву и стер полотенцем пену.

— Ни одного поцелуя со вчерашнего дня! — сказал он. — Мария, милая, тебе не кажется, что ты мной пренебрегаешь?

Она упала в его объятья, глаза ее увлажнились, но нежность в его голосе побудила ее улыбнуться.

— Я считала, что это ты мной пренебрегаешь, — прошептала она.

Она положила руки ему на плечо, прижала его к своему отяжелевшему телу и пылко поцеловала.

— Я думал о своих обязанностях, — сказал Хорнблауэр,

— В ущерб всему остальному.