Руби обернулась со стаканом апельсинового сока в руке и увидела, как ее родители смотрят друг на друга, а потом на нее.

– Что?

– Доброе утро, – сказала Флора.

– Доброе утро, матушка, – театрально поклонилась Руби, потом повернулась к Джулиану: – Доброе утро, батюшка.

– Уверен, у Чарли есть любой объектив, которого тебе не хватает, – сказал Джулиан.

– Но суть в том, чтобы я сняла то, что Чарли не снимает.

– Так если он не использует суперширик, ты сможешь его взять, так?

Руби выдала один из своих коронных вздохов, с опущенными плечами и нижней челюстью.

– Видимо, да, пап. – Она села за стол, и Джулиан поставил перед ней тарелку с оладьями. – Хммм.

Руби наклонилась лицом в тарелку и вдохнула, снова на пятерку. Схватила сироп.

– Эй, а когда мы летим домой?

Джулиан посмотрел на Флору. Флора посмотрела на Джулиана. Ее реплика.

– По-моему, вы улетаете в понедельник утром, – сказала Флора.

– В смысле? А ты прилетишь потом?

– Да. Я возвращаюсь в город поработать.

– Не понимаю, – сказала Руби, как всегда нарезая оладьи на мелкие кусочки. – Почему тебе надо сейчас работать в Нью-Йорке? Ты дома записаться не можешь?

– Я подумывала о том, чтобы провести какое-то время в Нью-Йорке, – сказала Флора, отметив про себя, как небрежно звучит ее голос, потому что сердце у нее летело галопом, как чистокровный конь вокруг девятой метки. – Квартира моего приятеля Майкла свободна, и я подумала, что вернусь, поживу там немного, может быть, разведаю кое-какие возможности. Представлюсь агентам по кастингу, обойду всех.

Руби не поднимала голову, поедая оладьи; макала каждый крошечный кусочек в лужицу сиропа у края тарелки. Джулиан посмотрел на Флору и пожал плечами, но Флора знала, что Руби пропускает услышанное через мозг; она почти видела, как факты превращаются в знание.

– Ты переезжаешь в Нью-Йорк? – Голос у Руби был спокойный, но Флора заметила, как блеснули ее глаза, когда она положила вилку.

– Конечно, нет. Я подумываю – не провести ли тут еще какое-то время. Я соскучилась по нашим друзьям. – Она была горда тем, как ввернула это «нашим», как будто это была отчасти идея Джулиана. – Меня не могут часто приглашать на работу в Нью-Йорке, потому что я живу в Лос-Анджелесе. Я думала, может оказаться интересным рассмотреть и эти возможности и, знаешь, пожить на два побережья.

Это была хитрая формулировка, к которой Флора пришла за последние недели. Они с Джулианом не разъезжались, она начинала жить на два побережья.

Руби доела оладьи, и комнату начала заполнять ядовитая тишина. Руби встала, отнесла тарелку к мойке, поставила ее со слишком громким стуком.

– Ребят, – сказала она, обернувшись и скрестив руки на груди, – вы – это что-то. Вы что, считаете меня идиоткой?

– Никто не считает тебя идиоткой, Руби.

Джулиан говорил строго, но выглядел нелепо, наполовину одетый в свой костюм – шерстяные брюки с висящими подтяжками. Волосы у него были зачесаны назад, на носу крошечные очки в проволочной оправе.

– Дело не в том, что мама хочет больше работать, – сказала Руби. – Дело во мне.

Джулиан и Флора переглянулись, искренне сбитые с толку.

– Прости, что? – спросила Флора.

– Ты думаешь, я не понимаю, что происходит? Я поступаю в колледж в сорока минутах езды от Нью-Йорка, и ты вдруг решила пожить на два побережья? Господи, мама.