Тогда Денис объяснил ей, откуда берется электричество, как попадает в дом и куда девается, когда за него годами никто не платит. Еще он объяснил Даше, сколько стоит килограмм алюминия, и поделился собственным опытом в этой области — когда-то, на заре туманной юности, он с приятелями зарабатывали на портвейн, срезая со столбов километры проводов под напряжением и обесточивая целые деревни. По его словам, существовало не менее десятка причин тому, чтобы электричества здесь не было, и ни одной — чтобы оно было. «Забыли, наверное, что такое место вообще существует», — сказал он в заключение своей лекции.
Даша была шокирована; Денис тоже. Она не подозревала, что всю жизнь прожила дура дурой, и была очень неприятно поражена этим открытием; Денис же, похоже, никак не мог оправиться после того, как узнал, что в чем-то превосходит свою принцессу. Правда, Даша оправилась от шока первой и удивила Дениса, придумав, как извлечь пользу из найденного «гиперболоида». На следующий день Денис оседлал трескучий, купленный за бесценок у какого-то алкаша мопед и укатил на нем в ближайший райцентр, откуда вернулся с дешевым отечественным фотоаппаратом, пленкой и набором химикалий для проявки и печатания фотографий. Даша понятия не имела, как управляться с архаичной «Сменой», не говоря уже о том, чтобы вручную печатать снимки. К счастью, все это знал Денис. Процесс печатания фотографий заворожил Дашу, в нем было что-то романтичное, сродни тому чувству, которое она испытала, лежа на полке в бане и сладко вздрагивая от ударов распаренного березового веника. Это было что-то из прошлого века: ванночки, красный фонарь и изображение, которое само собой проступает на погруженном в прозрачный раствор листке белой бумаги.
Выбрав из груды отщелканных фотографий самую жуткую, они решили отправить ее Андрею Васильевичу Казакову. Отправлять конверт по почте было нельзя: Казаков думал, что они в Европе, и Даше хотелось, чтобы он пребывал в этой уверенности и дальше. Поэтому было решено, что снимок в Москву отвезет Денис. Даше ужасно хотелось поехать самой, но она понимала, что это опасно, и скрепя сердце отправила в город Дэна. Кто бы только знал, чего ей это стоило! Впрочем, Денис, кажется, знал и, уходя утром из дома, сказал: «Только ты, Дарья, того… Ты меня дождись, ладно?» — «Я дождусь, — сказала Даша, — только ты сам вернись. Не бросай меня, ладно? Я тут без тебя пропаду. Пообещай, что вернешься». — «Смешная, — сказал тогда Дэн. — А ты бы не вернулась?» — «Я бы обязательно вернулась», — сказала Даша с уверенностью, которой вовсе не испытывала.
И вот он вернулся — увы, непобедивший, но и непобежденный. Даша вдруг испытала такой прилив благодарности, такую нежность к этому человеку за то, что он не бросил ее здесь одну, что простила ему даже то, что он заставил ее готовить суп из сухого концентрата, а сам в это время валялся в постели, как постоялец пятизвездочного отеля.
— Слушай, — сказала она, помешивая уродливой ложкой неаппетитное варево, — а откуда ты ему звонил? Из таксофона?
— Еще чего. — Денис подошел к ней сзади, обнял за плечи и поцеловал за ухом. — Знаешь пословицу: с кем поведешься, от того и наберешься?
— Ну? — сказала Даша.
— Ну, я заглянул в МГУ… на филфак, кажется. Походил по коридорам, потолкался среди молодежи… Какая-то девчонка говорила по мобильному, а потом бросила его в сумочку, и ушла в туалет — курить, наверное. А сумочку оставила на подоконнике. Ну, я и того… воспользовался. Поговорил и вернул, все по-честному. А если девчонку вычислят по номеру, нам-то что? Пусть думают, что тебя похитила целая банда. Одни удерживают тебя в каком-нибудь бельгийском подвале, а другие здесь, в Москве, присматривают за папашей, чтобы не наделал глупостей… Ну что, я способный ученик?
— Более чем, — сказала Даша. |