И стало так.

Иное дело, что ни одна страна мира не довела бы до такой аварии – но и ни одна страна мира не справилась бы так стремительно с ликвидацией ее последствий. Типичный русский подвиг – сами себе соорудили непреодолимое препятствие – и героически преодолели. К осени соорудили саркофаг, хотя многие до сих пор полагают, что прежде следовало расчистить как следует четвертый энергоблок, с помощью роботов вынуть большую часть топлива; тогда торопились и решили топливо не вынимать, а замуровать. Спешка понятная – весь мир встал на дыбы и запаниковал. Ни стремительная и очень четкая эвакуация, ни героическое тушение пожара – ничто, боюсь, уже не было бы возможно в новой, нынешней России. Перед техногенными катастрофами она сегодня совершенно беспомощна. А о мародерстве и говорить не приходится – оно, боюсь, процвело бы пышно. Умру, а урву. Как раз сейчас,- бывают странные сближения,- ТНТ рекламирует «Рейнджера из атомной зоны»: страшилок на чернобыльском материале снято достаточно. Отважный лесник-спецназовец сражается с мародерами, пальба, баба, хруст зубов.

Вот только не мародерство ли и это?

Самосел – местное словцо, так называют здесь людей, поселившихся на старых местах самовольно. В подавляющем большинстве своем (всего их 450 человек) это все бывшие чернобыльцы, из других мест сюда селиться не едут. Хотя, казалось бы,- приезжай да занимай любой пустой дом. То ли людей останавливает страх, то ли особый род целомудрия, то ли просто со старыми, полуразвалившимися домами возни не оберешься. Иван Моисеевич Титенок – владелец единственного ухоженного дома на всей длинной, заросшей чернобыльской улице. Он жил в городе до станции, будет жить и после. Уехал всего на полтора года, а в восемьдесят седьмом уже вернулся: не живется в Киеве, работы нет, земли нет… Пенсии не хватает. Он – знаменитый на весь город лодочный мастер, а кому в Киеве нужны его лодки? Их там и строить не из чего. Он перебрался в свой дом с женой (четверо детей остались в Киеве) и первым делом повесил на калитку таблицу: «В доме живет хозяин».

Сейчас он только что закончил новую лодку, будет рыбачить. Рыбы в Припяти много, все местное население ее охотно ест да похваливает. «Она у нас какая-то более крепкая, плотная,- остальная уже кажется вялой»,- говорит Моисеевич. Очень может быть. У нас везде так – кто выжил после конца света, становится более крепкий и плотный. В русском желудке, говорят, и еж перепреет. В прошлом году похоронив жену (она умерла от диабета, последствий радиации вроде не ощущала), лодочник один ведет хозяйство, в доме у него чисто и опрятно, полкомнаты занято цветами. Он выращивает грецкие орехи, собирает и солит грибы (на киевских рынках вообще много чернобыльских домашних консервов: ничего, едят люди).

В Чернобыле устроиться на работу трудно, вакансий нет, так что старики живут в основном на пенсию да кормятся с огорода. Дегтяри – Иван Петрович и Екатерина Григорьевна – тоже попытались прижиться в Киеве, да не вышло. Они всю жизнь прожили у воды, в столетнем, но крепком еще доме на берегу Припяти. Работали на барже-рудовозе. Теперь в Чернобыле нет ни одного предприятия – закрыли и знаменитый местный чугунолитейный завод,- но можно рыбачить, да и земля родит. Первое время картошку и бураки еще проверяли на радиоактивность, специально приходили какие-то санитарные службы,- а потом сказали: ладно, ешьте, все в пределах нормы.

– А какая-нибудь двойная или тройная морковь не урождалась?

– Нет, мутантов нема…

Лесник Николай, в отличие от Дегтярей и Титенка,- типичный самосел, он вселился в пустую, брошенную избу и привел ее в порядок. Он киевский специалист, прибыл сюда наблюдать за теми самыми мутациями и изучать поведение леса в условиях убывающей, но все еще жесткой радиации.