Директор детского дома даже за сердце схватился:

- Нет, что вы, товарищ лейтенант, я ни о чём подобном даже и не помышлял. Простите, я сбегаю домой, найду чем ещё получше укрыть бюст товарища Сталина от сырости.

Зло матерясь про себя, директор умчался, но не к себе домой, а к знакомым, чтобы переждать у них время. Ехать через высокогорный перевал ему и так не очень-то хотелось. Между тем он затаил лютую злобу на Николая Ларионова, а Деноал сказал мне:

- Это он уже послезавтра утром прибежит к немцам и расскажет им о том, что целый обоз с еврейскими детьми направляется в сторону Военно-Сухумской дороги.

Сержант Калмыков прибежал через пять минут и доложил:

- Товарищ капитан, мы Сталина того, в сарайчике припрятали и забросали всякой рухлядью, авось немцы не найдут, а то очень уж мне брезент жалко. Он нам в горах ещё пригодится. Ну, я пошел.

- Иди, Володя, проследи, чтобы нам было где хоть немного прикорнуть. - вздохнул лейтенант - Пусть лошадьми на первых порах воспитатели правят. Я четвёртые сутки на ногах. Валюсь уже.

От детского дома обоз отъехал в половине одиннадцатого и то лишь потому, что среди сирот были казачьи дети, которые могли управляться с лошадьми. Только поэтому у моего предка появилась возможность вздремнуть. Зато воспитатели позаботились о том, чтобы взять с собой тёплые вещи для детей, большие кастрюли, чтобы варить им супы и каши, а также посуду. Взяли они с собой в каждую линейку запас воды и если бы две трети детей не были ребятишками шести, семи лет, то было бы совсем худо. Посмотрев на то, как буквально вырубился Николай Ларионов, я решил спуститься вниз. К выходу из ущелья Гоначхир приближалась группа беженцев, которая меня очень интересовала в том плане, что я должен был поддержать их силы и сделать "закладку" на будущее. Взяв с собой два мешка с харчами, ещё один, побольше, с вещами и обувью, шесть солдатских котелков и ворох альпенштоков, я полетел на скутере к мосту.

На мне был надет маскировочный халат, под которым были хорошо видны краповые петлицы с одной шпалой, из-под него выглядывали тёмно-синие широченные галифе, но самое главное, моя синяя фуражка с краповым околышем, раз и навсегда отбивала желание задавать мне хоть какие-то вопросы. Капитан внутренних войск НКВД это не тот человек, которого кто-то захочет побеспокоить. Поэтому, встав на краю моста, я приготовился раздавать людям чуреки с большими кусками холодной, жареной оленины, а также формовые мармеладки, обсыпанные вместо сахара такой мощной боевой химией, которая и скелет заставит подняться на перевал и спуститься вниз.

Жаль, что я не смог оказаться сразу на всех перевалах, через которые советские люди уходили от фашистов. Не все, конечно, но все те, у кого либо не было своего жилья, либо лежал партбилет в кармане, либо был евреем. В своём подавляющем большинстве это были ещё крепкие старики, женщины и дети. Трое женщин, с котомками за плечами, и вовсе несли на руках грудных младенцев. Чуреки и жареное мясо были непростыми, а со специальными биодобавками изготовленными на Южном. Из вневременной Вселенной можно было отправлять всё что угодно как в прошлое, так и в будущее, но там ещё не были развёрнуты мощные производства. В двух больших мешках, стоящих позади меня, лежали противогазные сумки, а в каждой находилось по два свежевыпеченных, хотя и остывших, чурека, двухкилограммовому куску оленины, десятку варёных яиц, три луковицы и пакетику с солью. Специально для младенцев было положено ещё по две фляжки со специальным, высококалорийным детским питанием. Как только беженцы вошли на мост, я громко приказал:

- Всем остановиться! Женщинам с детьми на руках подойти ко мне первыми, остальным молчать и ждать моих распоряжений.