|
Полежав три минуты, я достал из голенищ своих надраенных хромачей два ножа разведчика, рывком вскочил на ноги и сам бросился в атаку. Эсэсовцы навалились на меня всем скопом и мои руки замелькали, как крылья ветряной мельницы во время урагана. Удары я наносил по ним просто чудовищной силы, вонзая нож разведчика в грудную клетку чуть ли не на всю длину и вспарывая её, как консервную банку, только намного быстрее. Последнюю точку в этом моём поединке с эсэсовцами поставил Француз, который с такой дикой силой долбанул меня по голове прикладом своего пятикилограммового "Машиненкарабинера", что тот превратился в щепу.
Этот удар меня изрядно оглушил, но не вырубил, а поскольку я уже сделал всё, что от меня требовалось, то с утробным звуком свалился на склон горы и притворился оглушенным. Стрельба стихла, но зато громко раздавались крики раненых, которые требовали санитара. Мне он не был нужен. Дитрих Фрайтаг ударом носка сапога выбил из моих рук окровавленные ножи и приказал перевернуть меня. Я лежал перед ним гладко выбритый, пахнущий одеколоном "Кёльнишевассер", спокойный и невозмутимый, можно сказать совершенно безмятежный, если бы не три глубоких "пореза" от пуль на голове, которые лишь слегка кровоточили и куча дырок в моём теле. Всего в меня угодило тридцать девять пуль, но треть из них прошла по касательной и лёгкие уцелели. Поэтому моё дыхание было пусть тихим, но спокойным. Глядя на меня гестаповец потрясённо произнёс: - Невероятно, этот русский всё ещё жив. Быстро принесите сюда носилки и аккуратно спустите его вниз! Санитар, окажи русскому первую помощь и сделай ему укол морфия! Думая про себя: - "Дьявол, этот русский просто уникум! Я лично должен доставить его к дяде в замок Фушшёле, а для этого мне нужно с ним срочно связаться.", Дитрих побежал вниз по склону. Оставшиеся в живых эсэсовцы недовольно заворчали, но добивать меня всё же не посмели, так как знали, что Француз имеет в Берлине очень высоких покровителей и теперь выедет верхом на мне из России, где им тоже с каждом днём становилось всё неуютнее и страшнее. Это была совсем не та война, на которой они мечтали прославиться. Чтобы им не взбрело в голову добить меня, я незаметно заставил их думать о себе, как об особо ценном трофее и вскоре один сказал: - Это какой-то странный русский, парни. Похоже, что он специальный боец и русские медики накачали его какими-то препаратами, раз он ещё не помер от стольких ран. Из него даже кровь не хлещет фонтаном. Этого русского действительно нужно срочно отправить в Германию, чтобы наши врачи его хорошенько изучили. И всё же санитары подошли ко мне к последнему. Они перебинтовали мне раны, сделали укол морфия, который мой организм тотчас "сжег", уложили на носилки и спустили вниз. Там я увидел вблизи во что, изготовленные нами пули для "ДШК", превратили немецкую технику - в металлолом. Оберштурмфюрер Фрайтаг оказался далеко не так глуп, как о нём говорили. Первое, что он сделал, это собрал всех, кто остался в живых и стал их стращать семью казнями египетскими, объясняя это тем, что они столкнулись со сверхъестественным явлением, а всё сверхъестественное в Третьем Рейхе является строжайшей военной тайной, а потому им нужно срочно замаскировать следы боя. Он связался со штабом дивизии и доложил, что ему срочно требуется техническая помощь и что действовать нужно с молниеносной быстротой, иначе будет не избежать губительных последствий. О том, чтобы преследовать обоз, уже поднимавшийся на перевал, не могло идти и речи. Больше всего этому обрадовались все оставшиеся в живых горные стрелки. Им не хотелось идти дальше в горы и они мечтали убраться из ущелья как можно скорее. Поэтому они бросились выполнять приказ с энтузиазмом. Как я и говорил Николаю, лошади легко вытащили на Клухорский перевал линейки, хотя те и были гружеными. Там их ждали. Разведчики сгрузили с повозок консервы и патроны, добавили боеприпасов от себя и стали осторожно спускаться вниз. |
